"Гертруд фон Лефорт. Плат Святой Вероники " - читать интересную книгу автора

глубоко символичным; во всяком случае бабушка сама себя называла язычницей,
тетушка Эдельгарт любила, чтобы ее считали католичкой, а маленькая Жаннет и
в самом деле была таковою. И я росла как бы меж двух миров, которые еще
задолго до того, как я это осознала, словно тянулись к моей юной душе,
пытаясь завладеть ею, и не только духовно, незримо, но и воплощенные в живые
образы и огромные, мощные предметы. Из окон моей комнаты не видно было ни
Санта Марии сопра Минерва, ни Пантеона - они смотрели в бархатную тень того
самого дворика, в котором посреди пальм, магнолий и кудрявых зарослей плюща
струил свою сладостно-монотонную мелодию фонтан. По ночам я слышала его
загадочный плеск, баюкающий прохладный лунный полумрак, а выпрямившись в
постели, я видела белизну его жемчужно-дымчатой струи, рвущейся к небу,
словно маленькое серебряное крыло, и вновь ниспадающей в темное лоно земли.
Я испытывала к этому фонтану чувство внутреннего родства, порою мне
казалось, будто на всем белом свете нет для меня ничего роднее. Ибо, подобно
тому как эта нежная, живая вода всегда журчала об одном и том же, я
постоянно чувствовала на дне всех моих желаний и чаяний один и тот же тихий,
но непреодолимо-властный зов. Временами он звучал ласково и загадочно, как
бы намекая на близость некой великой и благостной определенности, временами
мучительно-глухо, словно безжалостно подавляемая страсть; иногда он
становился совсем слабым, как будто от усталости, звучал как бы против
собственной воли, а потом вновь приводил меня в ужас своей мощью. Он никогда
не называл своего имени, если же я сама предлагала ему имена, он отвергал
даже самые прекрасные, какие я только способна была придумать, или просто не
откликался на них, уподобляясь голосу фонтана еще и в том, что неизменно
оставался всего лишь мелодией к какому-то, очевидно, забытому мною тексту.
Никто никогда не спрашивал меня о нем. Тетушка Эдельгарт боялась
приблизиться даже к своей собственной душе, не говоря уже о том, чтобы
прикоснуться к чужой, Жаннет, по обыкновению, была поглощена каждодневными
домашними заботами, а бабушка всецело посвящала себя своим друзьям и гостям,
в числе которых неизбежно оказывались все немцы, прибывавшие в Рим и
отличавшиеся благородством, остроумием, ученостью или талантом. Однако она
мало заботилась обо мне вовсе не из-за своего пристрастия к светскому образу
жизни, а по некоторым причинам, связанным с тетушкой Эдельгарт; я
чувствовала это совершенно отчетливо. Подобные ощущения никогда не подводили
меня, ибо я с детства обладала странной особенностью: порою я знала о своем
окружении то, чего, собственно говоря, не могла знать, и отнюдь не благодаря
раздумьям или наблюдательности, а благодаря тому, что я каким-то для меня
самой неясным способом читала в своей собственной душе, точно в книге, о
других. Жаннет дала мне за это шутливое прозвище Зеркальце, сохранившееся за
мною и в последующие годы. Впрочем, она называла меня так, лишь когда мы
оставались с ней наедине, поскольку тетушка Эдельгарт была немного
обеспокоена значением этого прозвища, в то время как бабушка не одобряла его
по той же причине, по которой она сохраняла дистанцию между мной и
собой, -опять-таки из-за тетушки Эдельгарт. Однако, несмотря на эту
дистанцию, мне всегда казалось, что она любит меня гораздо сильнее, чем
тетушка Эдельгарт, и потому именно она, а не тетушка заняла в моем сердце
самое почетное место, а потом в один прекрасный день стала также средоточием
и моей внешней жизни.
Все началось с двух дымчато-шелковистых кошек, которых нам прислал из
Германии мой отец. Я знала, что этим красивым бесшумным животным достались