"Урсула Ле Гуин. Направление дороги" - читать интересную книгу автора

доверчивость, когда они засыпали у моих ног, позволяя мне прислоняться
к ним, таким маленьким и теплым. Люди нравились мне. В отличие от птиц
они редко одаривали нас, деревья, изяществом, но белкам я их все же
предпочитал.
Тогда лошади работали у человека: и это меня тоже радовало.
Особенно мне нравилась рысца - в этом аллюре я достиг совершенства.
Ритмические движения вверх и вниз в сочетании с пульсирующим ростом,
покачиванием и пикирующими бросками создавали иллюзию полета. Галоп
был менее приятен. Он более резок, неровен, казалось, что тебя бросает
порывами сильного ветра, как молодое деревце. Да к тому же все:
медленное приближение и вырастание, сам момент нависания, затем
медленное отступление и уменьшение - все это пропадало при галопе. В
него надо было бросаться сломя голову, трандада-трандада-трандада! А
человек был слишком занят ездой, лошадь - бегом, они даже взглянуть на
меня не удосуживались. Впрочем, случалось такое нечасто. Ведь лошади
тоже смертны и, как существа неукорененные, легко уставали; вот люди и
не утомляли их, если не спешили по неотложным делам. Да у них вроде
тогда и не было столько неотложных дел.
Много лет прошло с тех пор, как я пускался последний раз в галоп,
и, сказать по правде, я бы не возражал попробовать еще разок. В нем
есть все же что-то энергично-воодушевляющее.
Помню, как я увидел первый автомобиль. Как почти все мы, я принял
его за смертное неукорененное существо какого-то нового для меня вида.
Я был немного удивлен, так как думал, что за сто тридцать два года
своей жизни изучил всю местную фауну. Новое всегда волнует просто
потому, что оно новое, и я с вниманием следил за этим существом. Я
приблизился к нему довольно быстро, прежде я сказал бы рысцой, но
аллюр был другой, соответствующий непривлекательному виду этого
создания, - неудобный, скачущий, рваный. Но уже через две минуты,
раньше чем я вырос на фут, я уже знал, что это не смертное существо -
укорененное, неукорененное или какое-либо еще. Оно было сделано
людьми, как и повозки, в которые впрягали лошадей. Я, признаться,
подумал, что оно сделано настолько плохо, что, перевалив через холм на
западе, больше уже не вернется, и я от души надеялся на это, потому
что мне не доставили никакого удовольствия эти дергающиеся скачки. Но
оно стало ходить по расписанию, которого в силу обстоятельств пришлось
придерживаться и мне. Каждый день в четыре часа мне приходилось
приближаться к нему, когда оно, дергаясь и трясясь, появлялось с
запада, расти, зависать над ним и снова уменьшаться. А в пять мне
снова приходилось возвращаться с востока заячьими подскоками - совсем
несолидно для моих шестидесяти футов, - раскачиваясь во все стороны до
тех пор, пока мне наконец не удавалось избавиться от этого маленького
противного монстра, расслабиться и подставить ветви дуновениям
вечернего ветерка.
Их всегда было двое в машине: молодой мужчина за рулем и
недовольная пожилая женщина, закутанная в меха, на заднем сиденье.
Может быть, они и говорили друг с другом, но я никогда не слышал ни
слова. Я был свидетелем многих бесед на дороге в те дни, но ни одна из
них не была рождена в этой машине. Верх ее был открыт, но она
производила столько шума, что перекрывала все голоса, даже песенку