"Фриц Лейбер. Валет мечей (Фафхрд и Серый Мышелов #7)" - читать интересную книгу автора

драгоценные камни, и острые, как нераскрывшиеся розовые бутоны, груди юной
возлюбленной, и слова поэтов, и даже лелеемые астрологами звезды, пьянящие
людей своей недостижимой далью, - не более чем жалкие побрякушки.
На пятачке между фалыддеком и мачтой, головами в тени, а ногами в
ярком пятне лунного света, перечеркнутом сейчас его бдительной тенью,
убаюканная мерным движением корабля, крепким сном спала команда: четыре
жилистых мингола, трое проворных воров-коротышек под началом Миккиду, а
также здоровяк Скор, капрал Фафхрда, позаимствованный специально для этого
плавания. Как же вам, голубчикам, не спать, с удовольствием подумал
Мышелов (ему было хорошо слышно легкое, точно птичье, посвистывание вечно
настороженного Миккиду и богатырский храп Скора), ведь он держал свою
команду в ежовых рукавицах все время их пребывания в Но-Омбрульске, а
потом нещадно гонял на погрузке корабля, чтобы все они до единого, как
только судно отойдет от пристани, поужинали и тут же уснули как убитые
(однако не щадил он и себя, не давал себе ни минуты отдыха, никаких
развлечений, даже в чисто гигиенических целях), ибо кому, как не ему, было
знать аппетиты матросов и притягательную силу темных закоулков Брульска.
Да что там, шлюхи и сами, что ни день, толпами маршировали взад и вперед
мимо "Морского Ястреба" в надежде завлечь его команду. Особенно хорошо
помнил он одну, почти ребенок, нахальная тщедушная девчонка в оборванной
полинявшей тунике серебристо-серого цвета - того же оттенка, что и ее
серебристые волосы. Она держалась в стороне от других и, казалось, нарочно
старалась привлечь к себе внимание матросов, пристально наблюдая за всем,
что происходило на борту "Морского Ястреба". Взгляд ее больших
темно-зеленых глаз, тоскливый и одновременно насмешливый, напоминал взгляд
брошенного животного или потерявшегося ребенка.
Да, исполняя долг капитана, строже всего относился он к себе самому,
тратя все без остатка силы, мудрость, хитрость (и голос!) и не требуя
никаких наград, кроме четкого знания и неукоснительного исполнения
командой своих обязанностей - да еще подарков для себя и своих друзей.
Мышелова прямо-таки распирало от гордости за собственную добродетель, и в
то же время ему стало грустно при мысли об отсутствии вознаграждений.
Теперь это казалось ему особенно несправедливым.
Не сводя пристального взгляда со своих измученных людей, чутко
прислушиваясь к малейшему изменению их храпа, он поднес свою кожаную
фляжку к губам и не торопясь сделал хороший глоток, ощущая, как
животворное питье смягчает надорванное криком горло.
Когда заметно полегчавшая фляжка вернулась на место, какое-то
изменение в расположении груза привлекло к себе внимание Мышелова - то ли
его собственный пристальный взгляд, то ли некий едва уловимый посторонний
звук подсказали ему это. (В ту же минуту на него вновь повеяло мускусным,
животным, до странности притягательным запахом моря. Снова амбра?)
Ощущение неладного создавал сундук с лентами, шелками, полотном и другими
дорогими тканями, предназначавшимися главным образом в подарок Сиф. Он
стоял в некотором отдалении от остальных, у борта, и в свете луны Мышелову
показалось, что перетягивавшие его веревки ослабели; присмотревшись, он
понял, что сундук и вовсе не был прикреплен к палубе, а крышка была
приоткрыта на ширину пальца и удерживалась в таком положении жгутом из
светло-оранжевой ткани, подсунутым под замок.
Какое чудовищное нарушение дисциплины крылось за этим?