"Фриц Лейбер. Ведьма" - читать интересную книгу автора

звонок. Норман снова запер ящик, оторвал лоскут от носового платка, замотал
им кровоточащий порез и вышел в коридор.
Там его поджидал Бронштейн.
- Мы с утра болели за вас, профессор Сейлор, - пробормотал он.
- Что вы имеете в виду?
Бронштейн позволил себе усмехнуться.
- Одна девушка, которая работает у президента, рассказала нам, что
совет принял решение по кафедре социологии. Я надеюсь, у них достало
здравого смысла выбрать вас.
- В любом случае я не собираюсь оспаривать их решения, - ответил Норман
сдержанно.
Бронштейн понял, что его осаживают.
- Я вовсе не...
- Конечно, нет.
Норман пожалел о своей суровости. С чего вдруг он осуждает студента,
переставшего взирать на опекунов как на исполнителей воли неведомого
божества? Зачем притворяться, будто ему все равно? Зачем скрывать свое
презрение к большинству преподавателей? Гнев, который он, как ему мнилось,
подавил, вспыхнул с новой силой. Поднявшись в аудитории на кафедру, Норман
отшвырнул конспект лекции и принялся излагать студентам свои мысли
относительно Хемпнелла и белого света вообще. Пускай просвещаются!
Пятнадцать минут спустя он спохватился и запнулся на середине
предложения, в котором упоминались "безнравственные старухи, чье стремление
к власти в различных формах превратилось в навязчивую идею". Он не помнил и
половины того, что наговорил. На лицах студентов читались восторг и
удивление; некоторые, правда, выглядели шокированными. Грейсин Поллард
буквально исходила злобой. Вот оно! Норман смутно припомнил, что мимоходом,
но едко высмеял политические амбиции некоего президента некоего колледжа, в
котором трудно было не узнать Рэндолфа Полларда. А еще он затронул вопрос о
добрачных отношениях и был довольно откровенен, если не сказать больше.
Вдобавок...
Короче, он взорвался. Как капля принца Руперта.
Норман закончил лекцию двумя-тремя общими фразами. Похоже, они лишь
пуще озадачили аудиторию.
Ну и ладно, и наплевать. По позвоночнику, от шеи вниз, бежали мурашки,
вызванные словами, которые внезапно вспыхнули в его сознании.
Слова были такие: "Ноготь подцепил нитку".
Он тряхнул головой, прогоняя наваждение. Слова исчезли.
До конца занятий оставалось около получаса. Норману необходимо было
побыть одному. Он объявил, что сейчас будет контрольная, написал на доске
два вопроса и ушел. Очутившись в кабинете, он заметил, что порезанный палец
снова кровоточит, несмотря на повязку. Да и на меле была кровь.
На меле - и на обсидиановом ноже. Рука его потянулась было взять нож,
однако тут же отдернулась. Норман сел в кресло и уставился невидящим взором
на стол.
Все началось с Тэнси, сказал он себе, с ее липового колдовства. Значит,
он был потрясен сильнее, чем осмеливался признаться. Зря он так торопился
забыть об этом. А Тэнси? Она ведь забыла, и как быстро! Нет, от одержимости
избавляются месяцами, если не годами. Следовательно, нужно вновь поговорить
с Тэнси, иначе бред не прекратится никогда.