"Р.Д.Лэнг. Расколотое "Я" (о шизофрении)" - читать интересную книгу автора

больной намного больше, чем кто-либо другой, "просто человек". Личности
врача и больного, не менее чем личности толкователя и автора, не
противопоставляются одна другой как два внешних факта, которые не
встречаются и не сравниваются. Точно так же как и толкователь, психиатр
должен обладать гибкостью, чтобы перенести самого себя в некий странный и
даже чуждый мир. При совершении этого акта он призывает все свои психические
возможности, не отказываясь от здравого ума. Только таким образом он может
достичь понимания экзистенциального положения пациента.
Полагаю, ясно, что под "пониманием" я подразумеваю не чисто
интеллектуальный процесс. Можно заменить слово "понимание" словом "любовь".
Но ни одно другое слово не было так проституировано. Необходима же, хотя и
недостаточна, способность узнать, как пациент переживает самого себя и этот
мир, включая себя. Если человек не может его понять, едва ли он стоит на
позиции, позволяющей начать его действенно "любить". Нам заповедано любить
своего ближнего. Однако нельзя любить конкретного ближнего, не зная, кто он
такой. Можно любить лишь абстрактного человека. Нельзя любить конгломерат
"признаков шизофрении". Ни у кого нет шизофрении, как нет и простуды.
Пациент не "заражается" шизофренией. Он - шизофреник. Шизофреника нужно
познать так, чтобы его не погубить. Ему придется обнаружить, что это
возможно. Поэтому ненависть психиатра, так же как и его любовь, в высшей
степени уместны. Что представляет собой для нас шизофреник, весьма
значительно определяет то, чем мы являемся для него и, следовательно, его
поступки. Множество "признаков" шизофрении, описываемых в учебниках,
разнятся в зависимости от больницы и, по-видимому, являются функцией ухода
за больными. Некоторые психиатры наблюдали определенные "признаки"
шизофрении намного реже других*.
Поэтому я думаю, что нижеследующее утверждение Фриды Фромм- Райхманн в
самом деле справедливо, каким бы оно ни было смущающим:
"...сейчас психиатры могут принимать как само собой разумеющееся, что в
принципе можно установить с пациентом-шизофреником пригодные для работы
отношения "врач-пациент". Если же и это кажется невозможным, все сводится к
личным трудностям врача, а не к психопатологии пациента" [1б].
Конечно же, как и в случае с юношей-кататоником Крепелина, индивидуум
реагирует на самого себя и ощущает самого себя лишь отчасти с точки зрения
личности, какая она есть, а отчасти с точки зрения фантазий о ней. Врач
пытается заставить пациента увидеть, что его образ действий по отношению к
самому себе предполагает те или иные фантазии, которые, вероятнее всего, он
не полностью понимает (из тех, которые он не осознает), но которые, тем не
менее, являются необходимым постулатом, если нужно осмыслить такой образ
поведения.
Когда вместе находятся две здоровые личности, одна ожидает, что А
распознает Б более или менее так, как Б воспринимает самое себя, и наоборот.
То есть, что касается лично меня, я ожидаю, что мое собственное определение
меня в основном должно подтверждаться другой личностью, в предположении, что
я не выдаю себя намеренно за кого-то другого, не лицемерю, не лгу и тому
подобное*. Однако в контексте взаимного душевного здоровья существует
широкое поле для конфликтов, ошибок, недоразумений -то есть разобщенности
того или иного рода между личностью в своих собственных глазах
(бытии-для-себя) и личностью в глазах другого (бытии-для-другого), и
наоборот, между тем, чем она является для меня, и тем, чем она является для