"Жан-Мари Гюстав Леклезио. Пустыня" - читать интересную книгу автора

Только оставлял ему половину фиников и кислого молока, и никогда Ма
аль-Айнин не едал такой сытной пищи, а что до воды из кувшина - она в одно
мгновение утоляла жажду и наполняла радостью, потому что то была самая
чистая вода, собранная из прозрачной росы.
Но прошел месяц, и шейх все-таки загрустил, ведь Аль-Азрак так ни
разу и не взглянул на него. И тогда он решил вернуться домой: Аль-Азрак счел
его недостойным служить Аллаху, подумал он. Без надежды пустился он в путь к
родной деревне, как вдруг увидел, что на дороге его поджидает какой-то
человек. Это был Аль-Азрак. "Почему ты меня покинул?" - спросил он Ма
аль-Айнина. А потом предложил побыть с ним в том самом месте, где они
встретились. Много месяцев прожил с ним рядом Ма аль-Айнин, и в один
прекрасный день Синий Человек сказал, что больше ничему не может его
научить. "Но ты еще ничему не учил меня", - возразил Ма аль-Айнин. Тогда
Аль-Азрак указал ему на блюдо с финиками, на миску с кислым молоком и кувшин
с водой: "Разве я не делился с тобою всем этим с тех пор, как ты сюда
пришел?" И он указал ему рукой на север, туда, где лежала долина
Сегиет-эль-Хамра, и велел построить там священный город для своих сыновей, и
даже предсказал, что один из них станет повелителем юга. И тогда Ма
аль-Айнин с семьей покинул родную деревню и построил город Смара.
Кончив рассказ, шейх еще раз поцеловал Нура и скрылся во мраке
своего дома.

На другой день, на заходе солнца, Ма аль-Айнин вышел из дома,
чтобы сотворить последнюю молитву. Взрослые обитатели шатров почти не
ложились спать, они все время пели, пристукивая в такт ногами по земле. Для
них уже начался великий переход через пустыню, и дурманный хмель долгого
пути через пески уже проник в их тело, пустыня уже напоила их своим знойным
дыханием, уже рождала миражи перед их глазами. Никто не забыл перенесенных
страданий, жажды, беспощадного солнца, накаляющего камни и бескрайние пески,
горизонта, который все отступает и отступает вдаль. Никто не забыл
неутолимого голода, голода всеобъемлющего, когда ты истосковался не только
по пище, но и по надежде, по свободе, по всему, чего ты лишен, и оттого
земля уходит у тебя из-под ног; голод этот толкает тебя вперед в тучах пыли,
среди отупевших стад, гонит вверх по склону холма до самого гребня, чтобы
оттуда ты вновь брел вниз, видя перед собой бесконечную череду таких же
холмов.
Ма аль-Айнин снова опустился на землю посреди площади перед
домиками, побеленными известкой. Но в этот раз по обе стороны от него сидели
вожди. Нура и его отца он посадил рядом с собой, а старший брат Нура и его
мать остались в толпе. Все обитатели палаток - мужчины и женщины -
образовали на площади полукрут, некоторые сидели на земле, завернувшись в
шерстяные бурнусы, чтобы уберечься от ночного холода, другие стояли или
ходили вдоль стен, окружавших площадь. Музыканты наигрывали печальную
мелодию, пощипывая струны гитар и ударяя кончиком указательного пальца по
маленьким земляным барабанам.
Из пустыни налетал шквалистый ветер, швыряя в лица обжигавшие кожу
песчинки. Небо над площадью было темно-синим, почти черным. Вокруг Смары
царило бесконечное безмолвие, безмолвие красных каменистых холмов, безмолвие
глубокой ночной синевы. Словно никогда и не было на свете других людей,
кроме тех, что заточены здесь, в этой маленькой земляной воронке,