"Станислав Лем. Условный рефлекс" - читать интересную книгу автора

несколько штрафных очков не испортят общей оценки: ему хотелось шевельнуть
рукой.
Нечем было шевельнуть: руки исчезли. Он даже не то чтобы испугался -
скорее обалдел. Правда, он читал что-то о "потере ощущения тела", но кто
мог бы подумать, что дело дойдет до такой крайности?
"По-видимому, так и должно быть, - успокаивал он себя. - Главное - не
шевелиться; если хочешь занять хорошее место, надо вытерпеть все это". Эта
мысль поддерживала его некоторое время. Сколько? Он не знал.
Потом стало еще хуже.
Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота - он сам,
заполнилась слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля
зрения, - круги эти даже и не светились, а смутно белели. Он повел
глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно: после
нескольких движений и глаза отказались повиноваться...
Но зрительные и слуховые феномены, эти мерцания, мелькания, шумы и
гулы, были лишь безобидным прологом, игрушкой по сравнению с тем, что
началось потом.
Он распадался. Уже даже и не тело - о теле и речи не было - оно
перестало существовать с незапамятных времен, стало давно прошедшим,
чем-то утраченным навсегда. А может, его и не было никогда?
Случается, что придавленная, лишенная притока крови рука отмирает на
некоторое время, к ней можно прикоснуться другой, живой и чувствующей
рукой, словно к обрубку дерева. Почти каждому знакомо это странное
ощущение, неприятное, но, к счастью, быстро проходящее. Но человек при
этом остается нормальным, способным ощущать, живым, лишь несколько пальцев
или кисть руки омертвели, стали будто посторонней вещью, прикрепленной к
его телу. А у Пиркса не осталось ничего, или, вернее, почти ничего, кроме
страха.
Он распадался - не на какие-то там отдельные личности, а именно на
страхи. Чего Пиркс боялся? Он понятия не имел. Он не жил ни наяву (какая
может быть явь без тела?), ни во сне. Ведь не сон же это: он знал, где
находится, что с ним делают. Это было нечто третье. И на опьянение
абсолютно не похоже.
Он и об этом читал. Это называлось так: "Нарушение деятельности коры
головного мозга, вызванное лишением внешних импульсов".
Звучало это не так уж плохо. Но на опыте...
Он был немного здесь, немного там, и все расползалось. Верх, низ,
стороны - ничего не осталось. Он силился припомнить, где должен быть
потолок. Но что думать о потолке, если нет ни тела, ни глаз?
- Сейчас, - сказал он себе, - наведем порядок. Пространство - размеры
- направления...
Слова эти ничего не значили. Он подумал о времени, повторял "время,
время", будто жевал комок бумаги. Скопление букв без всякого смысла. Уже
не он повторял это слово, а некто другой, чужой, вселившийся в него. Нет,
это он вселился в кого-то. И этот кто-то раздувался. Распухал. Становился
безграничным. Пиркс бродил по каким-то непонятным недрам, сделался
громадным, как шар, стал немыслимым слоноподобным пальцем, он весь был
пальцем, но не своим, не настоящим, а каким-то вымышленным, неизвестно
откуда взявшимся. Этот палец обособлялся. Он становился чем-то угнетающим,
неподвижным, согнутым укоризненно и вместе с тем нелепо, а Пиркс, сознание