"Станислав Лем. Маска" - читать интересную книгу автора

по мере того, как мысли скачками надстраивались, этаж над этажом, я
приблизилась уже к тому, что пора усомниться и в самом суждении, что если я
-- безумная русалка, заключенная, как насекомое, в прозрачном янтаре, в моем
obnubulacio lucida[5], то понятно, что...
Постой. Минутку. Откуда взялась у меня такая изысканно отточенная
лексика, эти ученые латинские термины, логические посылки, силлогизмы, эта
изощренность, не свойственная очаровательной девушке, чье назначенье
воспламенять мужские сердца? И откуда это равнодушие в делах любви,
рассудочность, отчужденность: ведь меня любили -- наверное, уже бредили
мною, жаждали видеть, слышать мой голос, коснуться моих пальцев, а я изучала
эту страсть, как препарат под стеклом, -- не правда ли, это удивительно,
противоречиво и несинкатегориматично? Но может, мне все только пригрезилось
и конечной истиной был старый холодный мозг, запутавшийся в опыте
бесчисленных лет? И может, одна только обостренная мудрость и была
единственным моим настоящим прошлым: я возникла из логики, и лишь она
творила мою истинную генеалогию?..
И я не верила в это. Да, я страшно виновна и вместе с тем невинна. Во
всех ветвях моего завершенного прошлого, сбегавшихся к моему единому
настоящему, я была невинна -- там я была девочкой, хмурым молчаливым
подростком в серо-седых зимах и в жаркой духоте дворцов; я была неповинна и
в том, что произошло здесь, у короля, потому что я не могла быть иной; а
жестокая моя вина состояла только в том, что, уже во всем хорошо
разобравшись, я уверила себя, что все это мишура, фальшь, накипь, и в том,
что, желая погрузиться в глубь своей тайны, я испугалась этого погружения и
испытывала подлую благодарность к невидимым препятствиям, которые удерживали
меня от него. Душа моя была одновременно грешной и праведной, но что-то у
меня еще осталось? О, конечно, осталось. У меня было мое тело, и я стала
ощупывать его, исследовать в этом черном замкнутом пространстве, как опытный
криминалист изучает место преступления. Странное расследование! Отчего,
прикасаясь к своему телу, я ощущала в пальцах легкое щекочущее онемение --
кажется, это был мой страх перед собой? Но я же была прекрасна, и мои мышцы
были проворны и пружинисты. Сжав руками свои бедра, словно они были чужими,
-- так никто себе их не сжимает, -- в отчаянном усилии, я смогла под гладкой
ароматной кожей прощупать кости, но внутренней стороны предплечий -- от
локтей до запястий -- я почему-то боялась коснуться.
Я попыталась одолеть сопротивление: что же могло там быть? Руки у меня
были закрыты жесткими кружевными рукавами -- ничего не разобрать. Тогда --
шея... Такие называют лебедиными. Голова, посаженная на ней с врожденной
естественной грацией, с гордостью, внушающей почтение, мочки ушей,
полуприкрытых локонами, -- два упругих лепестка без украшений, непроколотые
-- почему? Я касалась лба, щек, губ. Их выражение, открытое мне кончиками
пальцев, снова меня обеспокоило. Оно было не таким, как мне представлялось.
Чужим. Но отчего я могла быть чужой для себя, как не от болезни?
Исподтишка, как маленький ребенок, замороченный сказками, я все же
провела пальцами от запястья к локтю -- и ничего не поняла. Кончики пальцев
сразу онемели, будто мои сосуды и нервы что-то стиснуло, я тотчас вернулась
к прежним подозрениям: откуда я все знаю, зачем исследую себя, как анатом?
Это не дело девушки: ни Ангелиты, ни светловолосой дуэньи, ни поэтичной
Тленикс. И в то же время я ощутила настойчивое успокаивающее внушение: "Все
хорошо, не удивляйся себе, капризуля, ты была немножко не в себе, не