"Станислав Лем. Маска" - читать интересную книгу автора

в нем нет сердца. Да, я возвращалась в невероятное -- в бредовый кошмар, уже
не удивляясь тому, как прочно он засел в моей памяти, -- конечно, это мог
быть только бред, и, чтобы поддержать в себе эту уверенность, я робко стала
ощупывать, только самыми кончиками пальцев, свои мягкие предплечья, грудь --
без сомнения, то было наитие, которому я поддавалась, дрожа, будто входила,
запрокинув голову, под ледяные струи отрезвляющего дождя.
Нигде не было ответа, и я попятилась от этой бездны -- моей и не моей.
И тогда я вернулась к тому, что тянулось уже единой нитью. Король, вечер,
бал и тот мужчина. Я сотворена для него, он -- для меня, я знала это, и
снова -- страх. Нет, не страх, а ощущение рока, чугунной тяжести
предназначения, неизбежного, неотвратимого: знание, подобное предчувствию
смерти, знание, что уже нельзя отказаться, уйти, убежать, даже погибнуть, --
погибнуть иначе. Я тонула в этом леденящем предчувствии, оно душило меня. Не
в силах вынести его, я повторяла одними губами: "отец, мать, родные,
подруги, близкие"; я прекрасно понимала смысл этих слов, и они послушно
воплощались в знакомые фигуры: мне приходилось признавать их своими, но
нельзя же иметь четырех матерей и столько же отцов сразу -- опять этот бред,
такой глупый и такой назойливый! Наконец я прибегла к арифметике: один и
один -- два, от отца и матери рождаются дети -- ты была ими всеми, это
память поколений. "Нет, либо я прежде была сумасшедшей, -- сказала я себе,
-- либо я больна сейчас, и, хоть я и в сознании, душа моя помрачена. И не
было бала, замка, короля, вступления в мир, который бы подчинялся заранее
установленной гармонии". Правда, я тотчас ощутила горечь от мысли, что если
так, я буду вынуждена распроститься с моей красотой. Что ж, из элементов,
которые не подходят друг другу, я ничего не построю -- разве только найду в
постройке перекос, протиснусь в трещины и раздвину их, чтобы войти внутрь.
Вправду ли все произошло так, как должно было случиться? Если я
собственность короля, то как я могла об этом знать? Ведь мысль об этом даже
и во сне должна быть для меня запретной. Если за всем этим стоит он, то
почему, когда я хотела ему поклониться, я поклонилась не сразу? И если все
готовилось так тщательно, то почему я помню то, чего мне не следует помнить?
Отзовись во мне только одно мое прошлое, девичье и детское, я не впала бы в
душевный разлад, который вел к отчаянию, а затем -- к бунту против судьбы. И
уж наверняка надлежало стереть воспоминание о том путешествии навзничь, о
себе безжизненной и о себе оживающей от искровых поцелуев, о безмолвной
наготе, но и это тоже осталось и было сейчас во мне. Не закралось ли в
замысел и в исполнение некое несовершенство? Небрежность, рассеянность и --
непредвиденные утечки, которые теперь принимаются за загадки или дурной сон?
Но в таком случае была надежда. Ждать, чтобы в дальнейшем осуществлении
замысла нагромоздились новые несообразности, чтобы обратить их в жало,
нацеленное на короля, на себя, все равно на кого -- только бы наперекор
навязанной судьбе. А может быть, поддаться колдовству, жить в нем, пойти с
самого утра на условленное свидание -- я знала, что ЭТОГО мне никто не
воспретит, наоборот, все будет направлять меня именно туда. А то, что было
сейчас вокруг меня, раздражало своей примитивностью -- какие-то стенки:
сначала обивка, мягко поддающаяся под пальцами, под ней сопротивление стали
или камня -- не знаю чего, но ведь я могу разодрать ногтями эту уютную
упаковку!.. Я встала, коснулась головой вогнутой крыши: вот что вокруг меня
и надо мной, и вот внутри -- я... Я -- единая?..
Я продолжала отыскивать противоречия в мучительном моем самопознании, и