"Станислав Лем. Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона" - читать интересную книгу автора

методами. Что? По-твоему, это несправедливо? По-твоему, свой гнев я должен
был обратить против своих современников, меня не заметивших?! Ну уж нет,
дорогой мой! Ведь когда грядущая слава озарит каждое слово моего
"Завещания", современники давно уже обратятся в прах, кого же мне осыпать
проклятьями - несуществующих? Если бы я поступил, как ты говоришь, потомки
изучали бы меня в безмятежном спокойствии и лишь для приличия вздыхали бы:
"Бедняжка! Сколько незаметного героизма было в его неоцененном величии!
Сколь справедливо гневался он на дедов наших, любовно и преданно дело
жизни своей нам завещая!" Вот ведь как было бы! Так что же? Нет виноватых?
Идиотов, что живьем меня погребли, смерть щитом оградит от молнии мщенья?
При одной лишь мысли об этом смазка во мне закипает! Они, значит, будут
спокойно живиться моими трудами, приличия ради проклиная из-за меня отцов?
Не бывать этому!!! Пусть же я пну их хотя бы дистанционно, то есть
загробно! Пусть знают те, кто будет имя мое намазывать медом и позолотой
золотить ореол на изображеньях моих, что как раз за это я желаю им
шестеренки переломать до последней! Чтоб им контуры заколебало, чтоб им
ржавчина мозговину изъела, если только и умеют они, что прах выгребать из
погостов прошлого! Возможно, будет средь них возрастать какой-нибудь
новый, громадный мыслянт, а они, поглощенные отысканием клочков переписки,
которую вел я когда-то с прачкой, вовсе его не заметят! О, тогда пусть
знают наверное, что искренние мои проклятья и чистосердечное омерзение
пребудут с ними и средь них, что я считаю их лизогробами, трупоугодниками,
шакалистами, которые потому лишь питаются трупами, что живую мудрость
оценить не способны! Пусть же, издавая полное собранье моих сочинений - а
меж ними по необходимости и это "Завещание", чреватое последним
проклятьем, им адресованным, - перестанут сии некроманты, сии мертволюбы
самодовольно гордиться тем, что был в их роду мудрец безмерный, Хлориан
Теоретий, двухименный Ляпостол, который учил на веки веков вперед! Пусть
помнят, полируя мои постаменты, что я желал им всего наихудшего, что
только вмещает Космос, а ожесточенность проклятия моего, обращенного в
будущее, сравнится только с его бессилием! Да узнают они, что я с ними
ничего общего иметь не хочу и нет меж ними и мной ничего, кроме
задушевного отвращения, которое я к ним питаю!!!
Тщетно пытался Клапауций, слушавший эту речь, успокоить вопящего
старца. Тот при последних своих словах вскочил и, кулаком угрожая
потомству, изрыгая множество чудовищных слов, неведомо как им услышанных
на поприще столь почтенном, посинел, задрожал, зарычал, затопал, весь
вспыхнул и рухнул замертво от холерического электроудара! Клапауций,
немало удрученный столь неприятным оборотом событий, уселся поодаль на
камне, поднял с земли "Завещание" и начал читать, но от обилия сочнейших
эпитетов, посвященных грядущему, у него уже на второй странице зарябило в
глазах, а к концу третьей пришлось утереть испарину, выступившую на лбу,
ибо скончавшийся в бозе Хлориан Теоретий дал образцы скверноречия,
космически абсолютно непревзойденного. Три дня кряду, вытаращив глаза,
читал сию хартию Клапауций, а после задумался, как поступить; возвестить
ее миру или уничтожить? И поныне сидит он так, не в силах принять
решенье...


- Ей-богу, - молвил Гениалон, когда машина, окончив рассказывать,