"Станислав Лем. Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона" - читать интересную книгу автора

рождения, и снова я удивился тому, до чего же долго заставляет ожидать
себя массовый отклик, а потому сел и написал сочинение об энэсэрцах,
народе, наиболее развитом в целом Космосе. Что, не слыхивал о таких? Я
тоже, поскольку не видел и не увижу их, однако их бытие доказал способом
чисто дедуктивным, логическим, неопровержимым и теоретическим. Ведь если -
так я рассуждал - в Космосе имеются цивилизации, по-разному развитые,
больше всего должно быть обычных, средних, а прочие либо запоздали в
развитии, либо ушли вперед. А при таком статистическом распределении в
Космосе - как в обычной компании, где средних ростом больше всего, но
самой высокой будет одна, и только одна, особа, - где-то должна быть
цивилизация, достигшая Наивысшей Ступени Развития. Жители ее, энэсэрцы,
познали все, что нам и не снилось. В четырех томах изложил я все это,
издержавшись вконец и на меловую бумагу, и на портрет автора, однако моя
тетралогия разделила судьбу своих предшественниц. Год назад я перечел ее
от доски до доски, от высочайшего наслаждения слезы роняя. До того
гениально она написана и таким абсолютом дышит, что словами не выразить!
Ах, к пятидесяти годам я не раз готов был лишиться чувств! Накупишь,
бывало, трактатов и сочинений мыслянтов, что в богатстве живут и роскоши,
чтобы узнать, в чем там суть, а там толкуют о разнице между пращою и
пращуром, о дивном строении трона монаршего, о сладостных его
подлокотниках и справедливых ножках, о шлифовке манер - да сочиняют
пространные описания того и сего; причем никто себя отнюдь не хвалил, но
так уж как-то оказывалось, что Струнцель нахваливал Четку, а Четка -
Струнцеля, и обоих осыпали хвалами логаристы. Росла также слава трех
братьев Вырвацких - причем Вырвандер тащил наверх Вырвация, Вырваций -
Вырвислава, а тот, своим чередом, Вырвандера. И когда я их изучал, что-то
нашло на меня, и бросился я на эти труды, и принялся мять их, и рвать, и
даже жевать... пока наконец рыданья не кончились, слезы высохли, и тотчас
же сел я писать сочинение "Об Эволюции Разума как Двухтактного Феномена".
Ибо, как я там доказал, круговою цепью связаны бледнотики с роботами.
Сперва, от слипания слизистой грязи на морском берегу, возникают создания
клейкие и белесые, отсюда и прозвище их - альбуменсы. Столетья спустя они
постигают, как дух в машину вдохнуть, и делают себе из Автоматов слуг
подневольных. Однако через какое-то время, обратным ходом вещей, Автоматы,
сбросивши клейкое иго, начинают устраивать опыты - не удастся ли случаем в
кисель сознанье вдохнуть? - и, попробовав на белке, достигают успеха. Но
синтетические бледнотики спустя миллион лет снова за железо берутся; так и
идет оно коловоротом, попеременно и без конца; как видишь, тем самым я
разрешил извечный спор о том, что было раньше - робот или бледнотик? Эту
работу я послал в Академию - шесть оправленных в кожу томов; на их издание
ушли остатки наследства. Надо ли пояснять, что мир и ее замолчал,
жестокий! Стукнуло мне шестьдесят, и седьмой десяток был уже на исходе, и
надежда на славу при жизни угасла. Что было делать? Принялся я размышлять
о славе вечной, о потомстве, о будущих поколениях, что откроют меня и в
прах предо мной упадут. Тут, однако, зашевелились во мне сомнения: а что
мне это, собственно, даст, раз уж меня не будет? И пришлось мне признать,
в соответствии со своим учением, изложенным в сорока четырех томах с
вариантами и приложениями, что ничего абсолютно! Вскипела душа, и сел я
писать "Завещание для Потомства", дабы надавать ему хорошенько под зад,
оплевать его, обругать, опозорить и ошельмовать на все лады точнейшими