"Станислав Лем. Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона" - читать интересную книгу автора

Мирозданья, которого безвинность в том состоит, что Материя единственно от
безмыслия своего на паскудства всяческие горазда, по внезапному
вдохновению написал я "Закройщика Бытия", где логически доказал, что споры
философов - дело бессмысленное, ибо каждый должен иметь философию
собственную, скроенную, как и штаны, по мерке. Поскольку же и этот трактат
канул в глухое безмолвие, я тотчас сочинил следующий и в нем изложил все
мыслимые гипотезы относительно Космоса: первую, согласно которой нет его
вовсе; вторую, что это следствие промахов некоего Творилы, который пытался
мир сотворить, ни черта в этом деле не смысля; третью, что мирозданье есть
бред какого-то Сверхмозга, который на почве себя самого взбесился
бесконечным манером; четвертую, что это бездарно материализованная мысль;
пятую, что это по-идиотски мыслящая материя, - и, уверенный в себе, ожидал
жестоких со мною споров, шумихи, укоров, восхищения, лавров, наконец,
нападок и анафем; однако ж опять ровным счетом ничего не случилось. Тут
изумлению моему не было границ. Я подумал, что, может быть, слишком мало
изучаю прочих мыслянтов, и, спешно приобретя их писания, изучил по очереди
знаменитейших, как-то: Френезиуса Четку, Бульфона Струнцеля, основателя
школы струнцлистов, Турбулеона Кратафалка, Сфериция Логара и самого
Лемюэля Лысого.
Однако ничего достойного внимания я у них не нашел. Тем временем мои
труды расходились мало-помалу, значит, думалось мне, кто-то их все же
читает, а раз читает, результат не замедлит сказаться. Я, в частности, не
сомневался, что меня призовет Тиран и потребует, чтобы я занялся им самим
как главнейшей темой и хвалу бы ему возглашал. Я даже в точности обдумал,
что отвечу ему: мол, Истина для меня все и ради нее я жизнь готов
положить; Тиран же, алкая похвал, которые мог бы измыслить блестящий ум
мой, попробует приманить меня медом своих милостей и бросит к моим ногам
звенящие кошельки, а видя мою непреклонность, скажет по наущенью софистов,
что-де, раз уж я занимаюсь Космосом, стоило бы и им заняться - ведь в
некотором роде и он частица Космоса. Я же в лицо ему издевку швырну и буду
выдан на муки; а потому заранее закалял тело, дабы жесточайшие истязания
выдержать. Но дни проходили и месяцы, а Тиран - ничего; выходит, и к мукам
зря я себя готовил. Лишь какой-то бумагомарака по имени Дубомил написал в
бульварном листке, что баламут Хлориашка бредит безбожной белибердой в
книжонке, озаглавленной "Босотрон, или Абсолютный Всегомутор". Я бросился
к трудам своим - и точно, по недосмотру печатника на титуле были
перепутаны буквы... Сперва я хотел побить негодяя, но рассудок взял верх.
"Придет еще мое время! - сказал я себе. - Не может этого быть, чтобы
кто-то, словно горох, сыпал день и ночь абсолютные истины, слепящие
блеском Окончательного Познания, - и все напрасно! Придет известность,
придет слава, трон из слоновой кости, титул Мыслянина Первого, поклоненье
народов, отдохновенье под сенью сада, собственная школа, любящие ученики и
восторженные толпы!" Ибо как раз такие мечты лелеет любой из мыслянтов, о
чужеземец! Говорят, конечно, будто голод они утоляют одним лишь Познанием,
а жажду - Истиной; ни благ земных не желают, ни ласк электриток, ни
звонкого злата, ни орденских звезд, ни хвалы, ни славы. Все это сказки,
почтенный мой чужестранец! Все желают одного и того же, с той только
разницей, что я, по огромности моего духа, в этих слабостях признаюсь
открыто и без стесненья. Но годы текли, а меня иначе, как Хлорианчик,
баламут Хлориашка, никто не называл. Наступила сороковая годовщина моего