"Станислав Лем. Идиот" - читать интересную книгу автора

смешного безумным - нужно прибегнуть для спасения фикции, которую
действительность так безжалостно отрицает! И что же? Все это возможно -
как раз из таких усилий и состоит жертва, возлагаемая родителями на алтарь
идиота.
Изоляция должна быть полной: мир ему ничего не даст, ничем не поможет,
а следовательно, не нужен ему; да, да, мир - ему, а не он - миру.
Истолкование его поведения должно быть уделом одних посвященных, то есть
отца с матерью; тем самым все можно переиначить. Мы не узнаем, убил идиот
или только добил больную бабку; улик, однако, накапливается немало: бабка
в него не верила (то есть в ту версию, которую предложили родители, -
впрочем, остается неясным, в какой степени мог идиот осознавать это
"неверие"); она страдала от астмы; ее придыхания и стоны проникали даже
через обитую войлоком дверь; когда приступы обострялись, он не мог спать;
они доводили его до бешенства; его нашли безмятежно спящим в спальне
покойницы, под кроватью, на которой остывал ее труп.
Прежде чем заняться собственной матерью, отец перенес его в детскую;
подозревал ли он что-нибудь? Этого мы не узнаем. Родители ни разу не
коснутся запретной темы: есть вещи, которые они делают, не называя их,
словно поняв, что любая импровизация имеет свои границы; когда уже нельзя
избежать "этих дел", они начинают петь. Они выполняют все, что должно быть
выполнено, но при этом ведут себя как папенька с маменькой, напевающие
колыбельную (если дело происходит вечером) или старые песни своего детства
(если вмешательство необходимо днем). Пение оказалось лучшим выключателем
разума, чем молчание. Мы слышим его в самом начале романа, точнее, слышит
прислуга, садовник; "грустная песенка", замечает он, и только гораздо
позже мы начинаем догадываться, каким кошмарным поступкам, должно быть,
служила она аккомпанементом: это было в то самое утро, когда нашли труп.
Что за адская утонченность чувств!
Идиот ведет себя ужасающе - с изобретательностью, свойственной нередко
крайнему отупению, которое как-то сочетается с хитростью; но родителей это
только подстегивает: ведь они должны оказаться на высоте любого задания.
Иногда их слова точно соответствуют поступкам, но это редкость; самые
поразительные эффекты возникают, когда делают они одно, а говорят -
другое. Выпады кретиноидной изобретательности неутомимо парирует другая -
самоотверженная, любовная, преданная, и только лежащая между ними пропасть
обращает жертвенность опекунов в кошмар. Но родители этого, наверное, уже
не видят: ведь так продолжалось годы! Перед лицом очередной неожиданности
(эвфемизм: идиот заставит их все испытать) сначала нас вместе с ними
словно поражает ударом молнии; какую-то долю секунды мы ощущаем
парализующий страх, что это вдребезги сокрушит не только сиюминутное
равновесие, но опрокинет все здание, заботливо возводимое месяц за
месяцем, год за годом.
Ничуть не бывало: после первого - часто непроизвольного - обмена
взглядами, после двух-трех лаконических реплик в тоне самого обычного
разговора родители взваливают на себя и этот крест, прилаживают его к
своей системе интерпретаций; мрачный комизм и неожиданная высота духа
проявляются в этих сценах - разумеется, благодаря их психологической
достоверности. Слова, которые подбирают родители, когда уже нельзя наконец
не надеть "рубашечку"! Когда неизвестно, что делать с бритвой; или когда
мать, выскочив из-под душа, баррикадируется в ванной комнате, а потом,