"Владимир Ленский. Пророчество Двух Лун ("Эльфийская кровь" #3) " - читать интересную книгу автора

возводить границы между собой и предметами - реальными предметами, как они
есть, занятие для людей. Поэтому людскому зрению мир является затуманенным,
как бы подернутым дымкой.
Эльф же видит все обнаженным. Тот строительный материал, из которого
создана вселенная, для эльфа очевиден; более того, любой эльф умеет
худо-бедно работать с этим материалом - отсюда и впечатление текучести
эльфийского мира.
"На самом деле это вовсе не текучесть - напротив, это
сверхреальность, - думал Талиессин. - Для эльфа не было бы нужды красить
фасады так ярко; но люди в таком случае не заметили бы и десятой доли
цвета..."
Он вытащил из-за пояса кинжал и медленно надрезал себе запястье.
Драгоценная эльфийская кровь, пусть и многократно разбавленная человеческой,
потекла прямо на мостовую. Завтра, послезавтра, через несколько дней здесь
вырастет трава, а на углу, где принц простоял, забыв о своей маленькой ране,
несколько минут, несомненно, появится прямо из камней пышный куст.
Талиессин знал, какие чувства вызывает у людей его кровь. Даже у самых
близких, у придворных, которые видят его каждый день. Стоит им заметить, как
он поранился, в их глазах появляется нескрываемый блеск жадности и
любопытства. Ярко-красная, жидкая, эльфийская кровь способна пробуждать в
наблюдателе-человеке сильные чувства: от неудержимого сладострастия до столь
же неудержимого отвращения.
После рождения сына о Талиессине перестали говорить, что он не мужчина,
что он не в состоянии иметь детей, что он вообще "никто", извращенное
существо без признаков пола. По крайней мере в столице про это больше не
болтали.
Он поднес запястье ко рту, лизнул ранку, и она затянулась. Когда-то
давно Талиессин, хилый отпрыск угасающей династии, видел себя в мечтах
грозным эльфийским королем, истинным Эльсион Лакар: чернокожим, с раскосыми
зелеными глазами, рослым, яростным.
Он криво усмехнулся. В детстве, когда еще неясно, каким получится из
мальчика взрослый мужчина, дозволено грезить подобным образом. Но теперь,
когда Талиессин вырос, стало слишком очевидно, что ему не быть таким
королем. Он был смуглый, но не черный. В минуты сильного волнения еле
заметные золотистые розы проступали на его щеках и тыльной стороне ладоней,
на правой ярче, на левой - более тускло. Глаза у принца точно были раскосые;
однако напоминал он не грозного воина, а хищного и вороватого зверька,
случайно забежавшего в человеческое жилье.
- Эйле, - громко произнес Талиессин.
Имя погибшей женщины повисло в воздухе. Людей в переулке не было, и
Талиессин мог слушать отзвук собственного голоса. Ему казалось, что имя Эйле
проникло во все миры, сквозь все границы и нигде не встретило отклика. Эйле
больше лет.
Он снова повторил, тише: "Эйле". Медленно, нежно имя растворилось в
пустоте.
Он остановился, прижался к стене какого-то дома с нарисованными на
фасаде листьями и цветами. Перевел дыхание. В иные мгновения потеря казалась
ему игрой: некто как будто пугал Талиессина, испытывал его, показывая
страшные видения: "А что ты будешь делать, если Эйле умрет..." - и Талиессин
заглядывал в себя и находил там страх, боль, одиночество; но потом ему