"Алексей Леонтьев. Белая земля " - читать интересную книгу автора

вязал людей.
Я обыскал немца. Под курткой у него оказался парабеллум в треугольной
кобуре. В карманах пачка сигарет и бумажник.
В бумажнике лежали "солдатская книжка" на имя лейтенанта Иоганна
Риттера, 1904 года рождения, тонкая пачка писем и фотография молодой женщины
с двумя мальчиками: один - лет шести, другой - восьми. На письмах были
штемпеля полугодовой давности. Парабеллум и сигареты я взял себе, а бумажник
засунул обратно в карман лейтенанта. Потом, присев на край нарт, я закурил.
Я не спешил.


3

Собственно, выбор был невелик. В нескольких километрах к югу лежала
немецкая база. На севере дорог каждый лишний человек, и меня вряд ли просто
уничтожили бы. Скорей всего использовали бы на каких-нибудь черных работах.
Чтобы добраться до союзников, надо было пройти триста километров по
льдам на север. Но теперь мне предстояло проделать этот путь одному, без
помощи надежного и опытного друга.
Затянувшись в последний раз, я отбросил догоревшую до самых губ
сигарету. Можно было не спешить - вряд ли кто-нибудь хватится нас раньше,
чем немцы, отправившиеся к заливу, вернутся на базу. Я тщательно подсчитал
свои "трофеи". В моем распоряжении были сани с упряжкой собак - разлегшись
полукругом, они устало грызлись между собой. Автомат и к нему два запасных
магазина. Парабеллум. Охотничий нож. В санях лежал спальный мешок на
каком-то легком и, наверное, очень теплом пуху. Мешок был большой, при
желании в нем могли поместиться даже два человека. Судовой журнал "Олафа",
карта, компас, секстант, хронометр и даже фляжка капитана Дигирнеса были
целы. В рюкзаке лейтенанта оказались две банки консервов, несколько галет,
котелок, спиртовка, пачка сухого спирта и баночка с кофе - судя по запаху,
суррогатным. Кроме того, там лежали пакеты с каким-то белым порошком
неизвестного назначения. В длинной надписи на них я смог разобрать только
часто повторяющееся слово "химическое". В общем, припасов немного, но вполне
достаточно одному человеку дня на четыре, если быть экономным. Я посмотрел
на Риттера. Он перевалился на спину. Веревки на его ногах сдвинулись: он
тоже пытался освободиться. За темными стеклами очков не было видно глаз
лейтенанта, но я чувствовал, что он неотступно следит за мной.
Я не выстрелил в него в первый момент. Теперь уже это было немыслимо. Я
не мог расстрелять связанного по рукам и ногам человека. Оставить его лежать
так на снегу? В сущности, это то же самое. Даже хуже. А потом, если он
все-таки выпутается из веревок и доберется до своей базы? Через несколько
часов немцы догонят меня...
Смеркалось. Надо было уходить. Я подтащил связанного лейтенанта и
взвалил его на нарты. Потом сел сам, взял шест и гортанно крикнул, подражая
капитану Дигирнесу. Однако упряжка не двинулась с места. Напрасно кричал я
на все голоса и яростно размахивал шестом. Должно быть, я что-нибудь не так
делал, или эти проклятые псы не понимали по-русски. Они уселись в кружок и с
любопытством смотрели на меня.
Охрипнув, я решил отказаться от упряжки. Вероятно, позже я уже не
сделал бы такой самоубийственной глупости, но тогда мой полярный стаж