"Леонид Леонов. Бродяга (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

южным солнцем его бесславный- полк. Там сошелся Чадаев с молдаванкой,
такою же мужичкой, как и сам.
Она была утешительна, как и собственная его Катеринка, ее и звали так
же, и она скучала по муже, который, отвоевав положенное, томился в плену.
Ее прельстила неспокойная, северная чадаевская сила; он дневал и ночевал в
ее домике под акациями, жрал ее кур и пил ее вино и часто рассуждал в
кругу друзей о скрытых прелестях своей молдаванки. То, что было ему
временной утехой, была ее молдаванская любовь. Ее покинул Чадаев без
сожаленья, а слезы помешали видеть женщине, что, увозя с собой на север ее
короткое счастье, он увозил и швейную ее машинку, приглянувшуюся в
любовный час...
Еще Чадаев не забыл, как ехал на вагоне семнадцать непогодных суток,
валяясь в тифозной дремоте и цепко держа покражу между колен. Она стала
ему дороже хлеба и жизни, потому что он вез ее в подарок северной
Катеринке, которую положил в основу своего мечтательного, в сущности,
счастья. Но когда вечером, по пригоне скотины, он всходил на крыльцо
родного дома, весь в голодном поту и шатаясь от заветной ноши, Катеринка
заплакала. Остановясь, Чадаев мутными глазами взирал на плачущую, и борода
его огневела, точно в ней приносил он чужую кровь с войны.
Болезнь и пробуждение к жизни открыли ему странные сокровища, стоявшие
дотоле вне скудного его муравьиного обихода. Почти ведовскими глазами он
осмотрелся вокруг себя и всему - летящей мошке и растущему дереву - отдал
дань своего немужицкого восхищения; мужик, однако, одолел в нем человека.
С тем большим рвением подправлял он всю зиму пошатнувшееся хозяйство,
чистил сад и выставил перед домом такое множество скворешен, точно самое
счастье пытался приманить в замшелые стены. Не прижились скворцы, яблони
бил червяк, сошла вместе со снегом Катеринкина веселость. Тогда он
растерянно ждал детей, но, хотя и плодовиты мечтательные, не было детей.
Катеринка билась, как в банное стекло крапивница, чаще сбегала из дому по
соседкам, выглядела старше матери. Но раз вернулась она с покоса светлой и
помолодевшей, была молчалива и весь вечер просидела у окна. Ночью, когда
спало все чадаевское, скот и вещи, Катеринка засмеялась сквозь сон.
Спустясь с своей печки, Чадаев сумрачно наблюдал ее, разметавшуюся и
освещаемую воровским светом луны.
Как ни вглядывался Чадаев в эту крохотную щелочку Катеринкиной тайны,
ничего не разглядел в ту ночь. Вокруг все было тихо, за окном ни малой
ветринки.
На рассвете прошел дождь, дни побежали погожие, в дом возвращалась
утраченная улыбка. Оставаясь наедине со своими мыслями, Катеринка пела
старые девичьи песни, и, хотя еще не хватало голоса допеть их до конца,
муж тревожно радовался ее преображенью. Изобилие снова посетило это
скрипучее место, и птицы орали на деревьях, точно купленные. Чадаев
дремал, как гора, убаюканная ветерками, и только последнее письмо жены,
негаданный всплеск чужого счастья, пробудило его громоздкое оцепенение.
Бросив дела в уезде, куда поехал просить о сложении недоимки, он
возвращался домой, как на неотвратимую могилу.
Трактирщик пророчил правду, - даже собаки сбежали на свою собачью
свадьбу! никто не встречал хозяина. Приарканив кобылу к плетню, Чадаев
пристально глядел в безответные дыры окон, затянутые закатным глянцем.
Ледяная сосулька под навесом роняла надоедные капли; Чадаев бешено