"Леонид Леонов. Туатамур" - читать интересную книгу автора

которому два Барса дали победы, а третий власть дает". Так же тогда хлюпнуло
пронзительно и во мне, - Туатамуру хотелось тогда кричать, как женщине,
рождающей копье!
Гемябек пыхтел, кулаки его ждали душить. Я отвернулся. Темнело.
В ночном небе тогда кочевал Уркур, и девяносто весенних ветров неслись
по птичьей дороге неба.
Это случилось в закате сто двадцать первого дня. В утро, которое пришло
на смену, я повел своих дада за холмы.

VII

Мы тьма, мы твердо идем. Когда мы идем, трава перестает расти, а камень
кричит в поле, покрываясь росой, красной, как кровь. Земле трудно тогда
дышать от ударов и падений тел.
Мы вышли на заре. Когда соленое озеро, обросшее будараном, осталось
влево, - мы увидели чужих всадников. То были Дешт-Кипча.
Мы увидели коней с большими гривами и железными ногами. Люди на конях
были невысоки, - может быть, оттого, что прилегали к седлам. Оскалив копья
зубами, они стремили на нас.
...Был у меня славный воин - Азарбук. В его сердце жили барс и конь.
Смешной, - он так любил коней! Когда одичалый, загнанный найман подбил моего
серого тулпара, он плакал, грызя древко своего копья. Это про него говорили,
что он родился с конем. Сюкэмли, гайретлы яш, горный ручей!
Теперь он выехал вперед орды, легкий, как покрывало Ытмари. Он
помчался. Его копье было славное, хорошее копье, оно было наперевес. Из
рядов Кипчи выехал другой, тоже с копьем, на коне, достойном хакана. Орда
затаилась. Топот двух коней был отчетлив уху. Они ударились крепко. Я ждал,
что искры попалят землю. Но у Азарбука сломалось копье. Милый, сюкэмли яш! Я
видел, как из спины его, разрывая бектер, показало мне острый язык
кипчакское копье. Мне вдруг стало тесно в груди, я по- [153] чувствовал, что
это старость. Я выпрямился в седле, дрожа, как тетива. Я крикнул, - моя
ярость смогла бы прожечь камень:
- Дам кибитку, сбрую и коня... Яшасын кагерман! Дам тарханный ярлык с
тамгой хакана, кто принесет мне глаза того, в сафьяновом малахае!..
Мои ринулись волной. Аммэна, - это прекраснее весенней степи, набухшей
цветами, чтоб родить, двадцать тысяч алтабасных тубетеев на храбрых головах.
Но тот бежал. Я видел его спину. На ней была нарисована красная птица, а
нужно б туда крота! Эйе, у них были воровские глаза, и я не жалел их. Я
приказал ударять их только по разу. Страх наносил им второй и последний
удар.
Вот я увидел Ытмарь. Семеро вознесли над головой ее копья. Одно из них
разорвало сафьян нагрудника, и вот я увидел грудь Ытмари с царапиной копья.
Я не двигался. Стрела сорвала мой фес и приколола к груди нукера, но я
глядел. И вот закружила Ытмарь саблю, как бубен в пляске, над головой. Тогда
трое упали с коней, как кожаные сабы с кумызом. Четвертый бежал. Я убил
пятого. Но в глазах Ытмари была досада. Она дышала тяжело:
- Ты сделал плохо, тенебис. Ты оскорбил. Защита и помощь другу не
признанье ли слабости его?
Слушайте все, тут я полюбил ее. Я был тогда не стар. Я мог три дня
носить на плечах четыре хорвара пшеницы на пятерых лошадей. Я сказал: