"Роман Леонидов. Шесть бумажных крестов " - читать интересную книгу автора

разом изменилось и невероятное с визгливой трескотней вошло в мою жизнь.
Санитар провел меня в комнату, где происходили свидания с
родственниками. Вид моей тетки был убийственно торжественным.
- Мой мальчик! - воскликнула она патетически. - Доктор Хенрик сказал,
что ты совершенно здоров. Ты понимаешь, что это значит? Столько лет, столько
лет!..
Я предусмотрительно отошел подальше от тетки, потому что ненавижу,
когда женщины впадают в состояние экзальтации. Сгорбившийся, постаревший,
несвежий, я думал, сколько она сэкономила средств за время моего
вынужденного отсутствия, моей командировки на Олимп, к богам, запертым в
душные камеры, спеленутым в желтые рубахи и спящим в нездоровом
лекарственном сне. Я разглядывал тетю внимательно, неторопливо, пока ее рот
судорожно выплевывал междометия, рассматривал поредевшие волосы, стеклянный
блеск помутневших глаз, морщинистую черепашью шею, и к тому времени, когда
она полезла в необъятную сумку, она успела мне так надоесть, что я с
удовольствием заткнул бы ей рот.
Но я держался стойко и облегченно вздохнул лишь тогда, когда свидание
было окончено и я оказался в своей палате возле зарешеченного окна, за
которым старый клен ронял листья - индульгенции ушедшему лету.
И все же этот вечер последний, последний... А Франц-Иозеф, мой сосед,
храпит черт знает как. Храпит, булькает, шепчет и ничего не знает.
- Франц, подлый кофейник, заткнись! - крикнул я.
- А, что? - Франц-Иозеф таращит глаза и на ходу проверяет сохранность
орденов. - Я не храпел, клянусь, - подмигивает он заговорщически. - А что,
говорят, в седьмой палате к обеду давали пиво?
- Пиво? Ах-ха-ха... - меня затрясло, - это не пиво, а патентованное
слабительное. Помню, в Лейпциге, в погребке Ауэрбаха*, вот было пиво. Фауст
знал, где бражничать со своими студентами. Тогда мне еще не приходилось
кормить окопных вшей и спасаться от чесотки. Я не был везучим. Не то что
иные... всю войну провели в офицерских клубах.
______________
* Погребок Ауэрбаха - место действия 5-й сцены в трагедии Гете "Фауст".

Франц не уловил хода моих мыслей и вновь захрапел. Будить его я не
стал. Все равно в его разжиженном мозгу мысль о несправедливости не нашла бы
ни одной сочувствующей извилины. Я только поднял тяжелый башмак и несколько
раз постучал по полу. Храп стал менее оглушающим. За долгие годы я привык к
храпу Франца-Иозефа. Он даже стал мне дорог, как учителю музыки жалкое
пиликанье учеников. Но в этот последний вечер я имел право на тишину. Я даже
мог бы не спать всю ночь и куролесить в компании генерала Гломберга, который
ночами все еще решал стратегические планы "уничтожения мавританских войск,
скопившихся у границ Священной Римской Империи германской нации".
Последняя ночь в клинике пустая формальность, хотя, если говорить
откровенно, формальности не всегда оказывались такими пустыми - в нынешний
век они эффективно заменили поизносившийся рок. Так что придется вылежать
эту ночь, как солдат в окопе в последний день войны.
Здесь, на этой койке, прошло немало бессонных ночей, во время которых
лихорадочно колебались качели разума и безумия. И моим любимым развлечением
было представлять различные рожи и сценки в переплетении трещин, изъевших
штукатурку.