"Роман Леонидов. Шесть бумажных крестов " - читать интересную книгу автора

дверь и, расхаживая по комнате, стал размышлять о случившемся. Вероятнее
всего, заключенный сбежал, хотя было совершенно непонятно, как ему удалось
миновать охрану. Конечно, его начнут искать, перероют весь особняк и найдут
у меня... Тогда конец, конец историографической вакханалии. Возможно, это
будет восточный фронт. Санитар Огюст Штанге с носилками. Санитар Огюст
Штанге выносит обмороженные ноги, кладет их в эмалированные тазы. Ноги уже
не двигаются. Марш окончен. Санитар Огюст Штанге опечатывает славных героев
свинцовыми пломбами. Вой сирен. Мир, подобный образам древних сказаний: "Это
был ни песок, ни море, ни ветер, ни буря. Земли не было, и сверху не было
неба. Был хаос, и трава нигде не росла".
Значит, вернуть беглеца доктору Ф.? "Совершенно случайная встреча. Не
правда ли, забавный экземпляр. Спал среди мраморных проказников".
Я заметался по комнате. "Игроки в бильярд" спокойно раскуривали трубки,
мазали кии меловой змейкой. В открытое окно тянуло приторной предгрозовой
духотой. У меня возникали самые нереальные планы. Я хотел вывести
заключенного из особняка, спрятать где-нибудь. Но сознание невозможности
этого приводило меня в бешенство. Долгие месяцы я пытался проникнуть в тайну
лаборатории доктора Ф., и вот на очной ставке с ней растерял все аргументы.
"Партия затянулась, - подумал я. - Все слишком затянулось: страх, ненависть,
молчание..."
Неожиданно человек проснулся и в страхе закричал:
- Аделаида умерщвлена... это ужасно... вот она... петля...
затягивается... мертвенная бледность... остановитесь... остановитесь!
- Аделаида умерщвлена? - пораженный, переспросил я. - Кто мог внушить
вам подобную историческую ложь. Этого никогда не было.
Все это я пытался говорить как можно более мягко и спокойно. Я даже
пытался улыбнуться. Но улыбка не получилась, потому что беглец спрыгнул с
дивана, и, вытянувшись передо мной в струну, хрипло крикнул:
- Номер две тысячи шестьсот семьдесят пять!
- То есть как? - переспросил я.
- Так точно, герр доктор, - ответил человек, протягивая руку.
И тут, Хейдель, я увидел нечто такое, что в один миг разрушило мои
наивные представления о высокой моральной миссии науки, взращенные вами в
мертвом саду понятий и категорий. До сих пор в самых изощренных сновидениях,
в бредовой лихорадке, даже в моменты, когда голос рассудка пугливо немеет во
мне, я вижу эту руку, тянущуюся ко мне сквозь вихрь разбитого на мельчайшие
осколки мира. Она тянется ко мне тонкими пальцами, где над костлявым изгибом
кисти ползут фиолетовые вытатуированные цифры "2675". Помню, Хейдель, вы
нередко, перечитывая Канта*, мечтали развить на новом уровне
антропологическую характеристику различных народов. Тогда вас восхищали
слова философа, где он говорит о нашей склонности к методичности и
педантичной классификации. Думаю, если бы вам пришлось увидеть номер,
вытатуированный на тонкой руке, у вас были бы несколько иные представления о
подобной "характеристике". Впрочем, вы бы и тут выкрутились, ведь у вас
всегда был завидный запас софизмов. Ничто не могло умертвить вашу надежду,
вашу веру в то, что наступят времена научной гуманности, исчисленной в
коэффициентах, графиках и функциях. Но между оптимизмом и человечностью с
недавних пор разлад... В моем сознании их разделил номер "2675".
______________
* Кант Иммануил (1724-1804) - немецкий философ.