"Ифтах и его дочь" - читать интересную книгу автора (Фейхтвангер Лион)

Глава третья

В седьмую весну пребывания Ифтаха в пустыне царь Аммона Нахаш напал на Гилеад.

Гадиель от имени судьи Шамгара призвал всех мужчин, способных носить оружие, прибыть в Мицпе. Костры, которые виднелись в горах, предупреждали об опасности. Гонцы повсюду объявляли строгие приказы Гадиеля. Он сам подгонял медлительных и нерадивых. Однако люди не доверяли ему и не спешили в Мицпе, всем своим видом выражая неудовольствие. Среди способных носить оружие на севере, которому опасность не угрожала, многие нашли причины, чтобы остаться дома. Пусть неубедительные.

Аммониты появились на подступах к городу Иокбеха. Город открыл перед ними ворота без сопротивления. Они подошли к Язеру. Город защищался. Царь Нахаш захватил пруд и родники, и люди Язера оказались без воды. Он приказал уничтожить виноградники и вытоптать поля. И, наконец, разрушил городские стены. Воины Нахаша получили приказ убить всех мужчин, а женщин и детей взять в рабство.

Затем вооруженные отряды аммонитов предприняли наступление на Элеали. Этот город располагался вблизи знаменитого Хешбона. Хешбон был столицей страны во времена эморитов. Израиль, напав на Заиорданье, разрушил Хешбон, и вожди решили, что он навечно должен остаться лежать в развалинах — в знак великой победы. Праотцы Гилеада вместо него построили неподалеку Элеали и окружили его укреплениями. На многие поколения он стал столицей Гилеада.

Итак, царь Нахаш собирался взять приступом эту крепость, дорогую всему Гилеаду. И если он возьмет ее, то, несомненно, направится в Мицпе.

И теперь вся страна от гор Гилеада до горы Нево, от реки Ярмук до реки Арнон, взывала к Ифтаху. Из всех городов в Мицпе приезжали старейшины и требовали, чтобы сыновья Зилпы призвали его обратно. Особенно бурно настаивали старейшины Маханаима, хотя этому, расположенному на севере, городу, серьезная опасность не угрожала. В конце концов, и старейшины Мицпе потребовали, чтобы Ифтах стал военачальником. Однако Зилпа в бессильной злобе и слышать об этом не хотела. Шамгар же просто молчал.

Священник Авиам, в свое время превратно истолковавший решение Господа, был доволен, что обстоятельства позволили ему исправить ошибку. Последние события показали всем, что Господь отвернулся от сыновей Зилпы. Теперь он явно расположен к Ифтаху. Он, Авиам, поступил правильно, не освятив должность Шамгара и оставив место для человека, которому он сам дал имя: «Господь открывает». Он сухо потребовал от сыновей Зилпы, чтобы они в эту тяжелую годину вызвали Ифтаха руководить Гилеадом. Кроткий Шамгар мрачно спросил:

— Мы не рассердим Господа, если сделаем вождем нашего войска человека, который не отказался от фальшивых богов Аммона?

Зилпа, бледная от гнева, повелительным тоном произнесла:

— Ты хочешь унизить нас, первосвященник Авиам? Нас и себя самого… Повторяю тебе: унижаться мы не станем.

Авиам резко ответил ей:

— Я не требую, чтобы Ифтаха приглашали твои сыновья. Пусть к нему идут бородачи из Маханаима — его друзья.

Так они и сделали.

Ифтах не поднимал шум по поводу своей победы над Башаном. Поэтому у принца Гудеа не было причин рассказывать всем о своем приключении. Несмотря на это, слава Ифтаха гремела громче труб, возвещавших о славе великого царя в Заиорданье. Для своих людей он стал героем, полубогом.

Наступила зима. Седьмая зима Ифтаха в пустыне — долгая и жестокая. Однако Ифтах не торопился. Со злобным удовлетворением он ждал событий, которые должна была принести весна.

Прежде всего, она принесла Ифтаху знамя, созданное художником Латараком. Честный Латарак за тысячу шекелей постарался выполнить работу на совесть. И Ифтах, быстрее, чем ожидал, получил свинцовое изображение. На нем из облака полыхала молния Господа — яркая, прекрасная, внушающая страх. Оно наполнило сердце Ифтаха жгучей радостью. Долго, с зелёными искорками во взгляде, он рассматривал произведение художника. Теперь он видел, что Господь — его Бог. Он принадлежит Богу, а Бог принадлежит ему.

Он держит его в руках, он добился его, пожертвовав многим, и заплатил за него много денег. С тех пор как между ним и Башаном был заключен договор, он уже не скрывал свое местопребывание. Он приказал повсюду, где бы он ни находился, водружать знамя — даже в пустыне перед его палаткой или пещерой. Он никогда не был трусливым, но теперь под защитой своего Бога чувствовал себя уверенным и гордым вдвойне.

Этой же счастливой весной пришли с юга люди и принесли весть о нападении аммонитов на Гилеад. Ифтах выслушал сообщение в своей палатке в присутствии Ктуры.

Ночью Ктура сказала:

— Не могу спать в предвкушении счастья. Я думаю о Мицпе, о госпоже Зилпе. Она наверняка тоже не спит — но не от счастья, от горя. Eё сердце гложет стыд.

Теперь дни Ктуры наполнились страстным ожиданием, а серые глаза на смуглом, худощавом лице сияли счастьем.

Наконец появились отцы семейств из Маханаима. Они не нашли Ифтаха в стране Тоб. Он, и, может быть, это была шутка, поехал в город Афек. Они приехали в Афек, но опять его не застали. Нашли там только его коней и боевые повозки. Увидев снаряжение Ифтаха, они сказали друг другу:

— Неужели человек, которому все это принадлежит — наш Ифтах, сын Гилеада, который ушел к бродягам? Это же царь северных стран…

Ифтах, когда они, наконец, появились перед его темно-коричневым шатром, сердечно приветствовал их.

— Тот прощальный праздник нашего союза был прекрасен, — произнес он, предавшись воспоминаниям. — Вы скучали по мне хоть немного?.. Как идут дела под началом моего сводного брата Елека? Наверное, он вместе с потом выжимает из вас последний шекель?

— Он умеет считать, твой брат Елек, — ответили старейшины. — Вырвет из-под ног последнюю рогожу, если не будешь начеку. Но с ним можно договориться. Надо отдать ему должное — он знает толк в рытье колодцев, строительстве домов, в разведении овец и крупного рогатого скота… Но мы пришли не из-за Маханаима. У нас — беда. Весь род Гилеада в опасности. На нас напали дети Аммона.

Ифтах задумчиво, с напускной любезностью сказал:

— Я слышал, что царь Нахаш захватил Иокбеху и Язер. Он действительно разрушил город Язер и уничтожил нивы и виноградники?! Правда ли, что он начал осаду Элеале?

— Правда, — горестно вздохнули бородачи. — И, может быть, сейчас, пока мы говорим с тобой, Элеале уже взят. Неужели ты хочешь увидеть, как будет захвачен Мицпе, как Аммон будет властвовать в стране вместо Гилеада? У нас с тобой союз, Ифтах…

— Да, у меня союз с Маханаимом, который находится далеко на севере. Думаю, аммониты вынудят вашего судью Шамгара подписать мирный договор задолго до того, как появится угроза Маханаиму.

— Неужели ты хочешь, чтобы твой меч дремал, в то время как страну Гилеад завоевывает бог Мильком и изгоняет Господа? — увещевали Ифтаха старейшины.

Проявляя нетерпение, он ответил:

— Если Маханаиму будет грозить опасность, я приду и помогу, как обещал. Но с родом Гилеад у меня нет союза. Род Гилеад, как вам известно, изгнал меня. Вы здесь не у одного из князей Гилеада. Вам известно, что я и мои люди — анашим реким, пустые, опальные, бродячие, никчемные люди.

Старейшины снова вздохнули:

— Не издевайся над нами, Ифтах, сын наш и брат! — сказал один из них. — Вспомни, как горела у нас земля под ногами, когда те из Мицпе так плохо поступили с тобой! Ты — умен и прекрасно знаешь, как обстоят дела с Гилеадом. Только пожелай: хочу снова владеть своим домом и пашнями в Маханаиме, и на межевых камнях опять вырежут твое имя.

— Это похоже на моих законнорожденных братьев, — добродушно заключил Ифтах. — Когда приходит нужда, являюсь я с людьми, конями и повозками и прогоняю для них врага, а когда наступает хорошее время, они пожирают жир, а меня прогоняют прочь.

Он от души рассмеялся. За ним засмеялись его люди и, наконец, засмеялись и отцы семейств из Маханаима.

— Мы приехали не просто поболтать с тобой, Ифтах, — вновь обратился к нему бородач. — Нас прислали твои братья. Они призывают Господа в свидетели, что впредь будут считать тебя законным наследником Гилеада.

— Ешьте и пейте, мои дорогие друзья из Маханаима! — насмешливо, но твердо проговорил Ифтах. — Я устрою для вас трапезу, насколько позволит пустыня. А затем возвращайтесь к сыновьям Зилпы, которые прогнали меня, и скажите им: если хотят вернуть меня, пусть собираются в дорогу. Первосвященник Авиам и госпожа Зилпа могут остаться дома, если для их старых костей дорога покажется трудной. Но мои братья должны явиться сюда. И скажите им: разговор будет резким. Если они не хотят заплатить настоящую цену, пусть лучше остаются дома…

Зилпа и eё сыновья мрачно выслушали людей из Маханаима, передавших им устное послание Ифтаха, и с трудом заставили себя выдавить слова благодарности. Они послали за Авиамом, чтобы получить дельный совет.

Первосвященник пришел. Проследовал через широкие ворота. Пересек двор. Елек приказал основательно перестроить и расширить дом отца. Вокруг большого двора теперь стояли три строения. В одном из новых домов жил Гадиель, в другом — Елек. К крыше главного здания, оставленного матери и семье Шамгара, вела красивая наружная лестница, защищенная, как и вся крыша, перилами. Первосвященник, поддерживаемый Шамгаром, поднялся по лестнице.

И вот на плоской крыше сидели Авиам, Зилпа и eё сыновья. Стоял ясный вечер. Они любовались своим красивым двором — как долго eщё он будет им принадлежать? И видели перед городом шатры сыновей Гилеада. А дальше, до самого горизонта виднелись лишь палатки Аммона. Царь Нахаш взял древнюю столицу Элеале, разрушил eё и теперь раскинул лагерь у холмов Мицпе.

— Боюсь, братья мои, что нам нужно брать ноги в руки и отправляться в страну Тоб… — нарушил общее молчание рассудительный Елек.

Однако Зилпа тихо, но упрямо, оборвала его речь:

— Неужели вы хотите вторично унизиться?! Идолопоклонник издевается над вами. Он предупредил, что плата будет очень высока. И потребует цену, которую заплатить невозможно… Не ходите к нему! Доверьтесь Господу, сыновья мои! Веди свои тысячи в бой, Гадиель, как сделал бы твой отец Гилеад! А ты, Авиам, вытащи из шатра Господа святой ларь, доверь его судье Шамгару, чтобы Бог сопровождал наших людей в бой и оказал помощь там, где у нас мало воинов.

Страстность Зилпы тронула Гадиеля и Шамгара. Они ощутили искушение последовать зову матери. Однако Авиам воспротивился.

— Господь eщё не выдал нас Аммону, — сказал он. — В своей милости Он отдает нас в руки Ифтаха, который и в пустыне остается сыном Гилеада. Собирайтесь, Гадиель, Елек и Шамгар в пустыню, в страну Тоб, и привезите сюда вашего брата.

В сопровождении одного слуги сыновья Зилпы выехали в страну Тоб. Путешествие было трудным. Северные дороги eщё не высохли, полноводные реки выходили из берегов. Слишком мало было мест, где можно было их пересечь. Лошади ступали осторожно, нащупывая почву под ногами. Но братья не думали возвращаться. Они спешили добраться до пункта назначения.

Когда они появились, Ифтах, казалось, был один в своем тёмно-коричневом шатре. Часть шатра отделялась занавесом. Ктура стояла за ним, прислушиваясь к разговору.

— Мир тебе, Ифтах! — приветствовали хозяина сыновья Зилпы.

— Теперь вы заговорили о мире, — съязвил Ифтах. — А раньше, признайтесь, надеялись больше не увидеть меня. Разве не вы отсекли меня от рода, чтобы я засох, как отрубленная ветвь?

— Все было не так, — степенно промолвил Елек. — Мы не выгоняли тебя. Ты сам принял решение покинуть Гилеад.

— Да, я принял такое решение, — ответил Ифтах. — А ваше — привело вас сюда.

— Давай не будем спорить, — попросил его Елек. — Мы попали в беду. Ты знаешь об этом. И я подтверждаю:

нас пригнало сюда несчастье, и помочь нам можешь только ты.

Ифтах наслаждался унижением Елека. То же самое ощущала и Ктура, стоя за занавесом.

И он продолжал издеваться.

— Ах так, братья мои! Вы оказались в беде? Почему бы вам не поступить также, как я… У меня только семь владений по ту сторону Ярмука, а у царя Башана — семь раз по семь. Я заключил дружеский союз, и царь Абир вынужден был поклясться своим богом Баалем. И вот теперь я прочно сижу в своих владениях. Почему же вы не хотите заключить договор со своим царем из Аммона?

Братья угрюмо молчали. А Ифтах, не переставая, дразнил их:

— Теперь вы видите, кого благословил Господь, вас, законнорожденных, или меня, бастарда? Должен сказать вам, что я расширил границы Израиля. Семь городов в Башане принадлежат мне и Израилю. А вы не можете удержать без меня страну Гилеад, и Аммон господствует на востоке и юге. Господь отвернул от вас свой лик.

Шамгара огорчали насмешки брата, но он был тронут силой его слов и гордостью, которая в них звучала.

— Не таи на нас злобу, Ифтах, — примирительно сказал он. — Я никогда не был твоим врагом и искренне сожалею, что мы оскорбили тебя. Но мы сделали это по велению Господа, потому что ты не хотел отказаться от чужих богов. Тебе дали время раскаяться и вернуться, но ты не захотел остаться с нами.

Елека раздосадовало проявление слабоволия брата, и он вмешался, чтобы тот окончательно все не испортил.

— Не сотрясай понапрасну воздух, Шамгар! — обратился к нему Елек. Нам не устоять против ярости этого человека, которая копилась в нем семь долгих лет… А ты, Ифтах… Хочешь усладить свои уши и сердце? Так вот, я повторяю: мы нуждаемся в тебе, очень нуждаемся. Предоставляю тебе право назвать свои условия. Ты потребуешь от нас, может быть, больше, чем стоит твоя услуга. Что ж, требуй!..

— Хочу, чтобы под мое командование перешли все тысячи Гилеада, сказал Ифтах.

Гадиель стиснул зубы, чтобы сдержать крик возмущения. Однако Елек спокойно ответил:

— Ты сказал, мы услышали… Да, это слишком много. Но будет так, как ты хочешь.

Ифтах был вполне удовлетворен. Негромко, но четко отчеканивая каждое слово, он произнес:

— Если я, придя в Мишей, сумею отбросить от города войско царя Аммона, я буду претендовать на судейское кресло нашего отца Гилеада…

Гадиель уже не мог сдерживаться, но Елек приказал ему молчать.

— Сейчас речь идет о войне, — сказал он Ифтаху. — В военное время твое слово в Гилеаде — закон. О том, что будет дальше, поговорим позднее.

Ифтах рассмеялся.

— В коварных устах моего законнорожденного брата это предложение звучит справедливо. Позже!.. Это — когда враг будет побежден… В таком случае, я не буду помогать вам. Не хочу, оказав помощь, снова стать бастардом и изгнанником.

Теперь вместо Елека ему ответил Шамгар:

— Я не хотел принимать должность судьи. Каждый подтвердит тебе это. С облегчением вздохну, когда Господь снимет с меня этот груз. Но именно Он, Господь, не человек, должен сделать это.

Ифтах сочувственно усмехнулся.

— Благочестивый, задумчивый брат…

И, обратившись к остальным, твердо сказал:

— Я пойду в Мицпе! Без меня Гилеад не спасти. Но я возьму с собой только две сотни. Лишь после того, как вы и первосвященник поклянетесь в шатре Господа, что выполните мои условия, я призову в Мицпе всех своих воинов.

Елек колебался.

— По-твоему, Аммон будет ждать так долго?.. Исполненный гордости и уверенности в себе, Ифтах вспылил:

— Когда царь Нахаш услышит, что приближается Ифтах, он eщё подумает, нападать ему или нет… Впрочем, хватит болтать. Или вы скажете «да» в ответ на мои требования, или — убирайтесь восвояси, и сами справляйтесь с Аммоном!

— Именно этого мы и хотим! — выкрикнул Гадиель и двинулся к выходу из палатки. Однако Елек приказал:

— Успокойся, Гадиель!

И с горечью констатировал, обернувшись к Ифтаху:

— Мы у тебя под пятой.

Но Ифтах уже пришел в себя, и он сказал спокойно:

— А разве вы не переступили через меня тогда, мои братья?

Ктура засмеялась за занавесом.

Ифтах передал командование войском и управление своими северными владениями Пару и в сопровождении Эмина отправился на юг. Старый Тола настоял на своем — его он тоже взял с собой.

Ифтах приказал высоко нести впереди своего небольшого отряда знамя с изображением сверкающей из-за облаков молнии. Как и собирался, он повел за собой на юг всего две сотни воинов.

Повсюду его встречали с ликованием и почетом. Старейшины городов выходили ему навстречу, дорогу устилали ветками и цветами, и воздух наполнялся громкими приветственными криками.

Так, героем и победителем, он проехал страну Гилеад. Когда он прибыл в Маханаим, старейшины предложили ему переночевать в доме Гилеада, в котором он провел большую часть своего детства и юности. Этот дом снова принадлежал ему. Но Ифтах отказался. Он не хотел слишком откладывать свой приезд в Мицпе. Однако он осмотрел дом и с насмешливым удовлетворением заметил, что Елек предусмотрительно и со вкусом его расширил.

Тола опять стал старшим слугой и сразу же вступил в свою должность. Осмотрел дом, семеня мелкими старческими шажками, приговаривая:

— Там, где нет хозяйского глаза, крошится камень. Но ничего не раскрошилось и не было в запустении.

Тола огорчился. Он проворчал что-то на вавилонском языке, проглатывая звук «х», и отругал дураков, которые его не поняли.

Тем временем Ифтах со своими двумя сотнями проехал по дороге, по которой шел после унижения на рыночной площади Мицпе и в шатре Господа. На подступах к городу его приветливо встретили отцы семейств Мицпе.

— О, Ифтах, сын Гилеада, ты жил в стране Тоб, но на самом деле ты все это время пребывал в наших сердцах, — говорили они.

Старейший из старейших, древний старик Менаше, тоже вышел ему навстречу и сказал прерывающимся, едва слышным голосом:

— Я удостоился дожить до этого момента! Разве не я повторял, что ты очень — удачный сын?.. Теперь я готов спуститься в пещеру и сообщить моему другу Гилеаду, что он может не беспокоиться за любимого сына, на лбу которого сияет благословение Господа.

Но Ифтах сам хотел поговорить с отцом. Прежде чем объявиться перед стенами Мицпе, он с несколькими людьми спустился к пещере Обот, приказал отодвинуть камни, запиравшие вход, и вошел в царство мертвых. В сумеречном свете, вдыхая прохладный, с неприятным запахом, воздух, он пробрался к тому месту, где его отец обрел вечный покой. Он решил вести себя смиренно; ему хотелось увериться в благосклонности отца, получить его благословение перед тем, что ожидало его впереди. Однако ему не удалось усмирить свою гордыню, которая распирала его грудь, когда он заговорил с покойным:

— Я не буду поступать, как ты, отец мой и господин, — тихо, но с триумфом произнес он. — Я не позволю диким страстям овладеть моим разумом. Я обуздаю себя. Смотри, чего я достиг, потому что умел ждать и не удовлетворять свои потребности, когда мне хотелось. Посмотри на меня, мой покойный отец и господин, и благослови своей костлявой рукой. Я был изгнанником; твои злые сыновья, жаждавшие власти и богатства и бедные духом, прогнали меня, твоего любимого сына, самого младшего, к пустым людям. Однако я собрал вокруг себя хорошее войско, и оно стало частью меня — моей ногой и рукой. Я поднялся на огненную гору, где живет Бааль из Башана, объявил ему войну и отобрал у него семь больших, красивых городов вместе с окрестностями. Я перехитрил и принудил к миру гордого царя Башана, заставил злую Зилпу и моих недостойных сводных братьев вызвать меня назад, чтобы я поправил дела, в которых они запутались. Кажется, что между моим отъездом и приездом прошла вечность, но на самом деле это всего семь лет. И ты увидишь, мой любимый отец и господин, что последующие семь лет будут eщё лучше. Имя, которое ты мне дал: «Господь открывает», должно обрести подлинный смысл. Когда я сяду в твое судейское кресло, начнется новое время. Время и годы будут измерять по делам твоего сына Ифтаха. Люди будут говорить: «Это произошло на пятом году судейства Ифтаха в Израиле».

Поговорив с отцом, Ифтах отправился в Мицпе. У городских стен его ждали братья. Они поцеловали его в бороду и спросили, как поживают жена и дочь.

— Вы скучаете по моей Ктуре? — ответил он. — Что ж, вам придется немного подождать. Жена и ребенок только тогда приедут в Мицпе, когда подступы к нему очистятся от врагов.

Ифтаха окружил ликующий народ. Каждый старался дотронуться до благословенного. Ему предложили жить в доме отца, но он опять отказался. Он предпочел разбить лагерь перед стенами города и расположиться в нем вместе с двумя сотнями своих воинов и жителями Гилеада, способными носить оружие. Перед его шатром сверкало, развивалось на ветру знамя, которое впредь должно было стать знаменем Гилеада.

Прежде всего Ифтах собирался побеседовать с первосвященником Авиамом и заключить клятвенный союз с братьями.

Когда Ифтах вошел, Авиам извинился, что не встал с ложа, не вышел встретить его. Священник остался в памяти Ифтаха маленьким и дряхлым, но был потрясен, когда увидел перед собой кусок старого, сморщенного мяса.

— Наклонись ко мне, Ифтах, сын мой, — сказалстарик, и его голос по-прежнему прозвучал громко и звонко, — чтобы я мог поприветствовать тебя…

Ифтах наклонился. Большие, внимательные глаза священника не утратили своего блеска. Авиам подмигнул ему, и Ифтах впервые за долгое время почувствовал себя неуверенно.

Авиам был готов к этому разговору. Все семь лет, что Ифтах прожил на севере, он часто в душе спорил с ним. Тогда он блестяще обрисовал перед этим диким человеком священный план объединения Израиля. Казалось, тот его понял. Однако, едва оставив шатер Господа, вместо великих дел выбрал жену-аммонитку. Господь отказал Ифтаху в высшей милости — в знании, а он, Авиам, много познавший, мог чувствовать себя сильней собеседника. Однако когда Ифтах нагнулся к нему и священник физически почувствовал его близость, его превосходство словно растаяло. В этом Ифтахе присутствовала какая-то двойственность, которая запутывала священника.

— Признаюсь тебе, — заговорил Авиам, — я обманул тебя тогда. Ты был прав. Господь подал знак, что признает тебя законным сыном Гилеада…

— Я рад, господин первосвященник, — не без иронии ответил Ифтах, — что тебе удалось победить свои сомнения.

Вид человека, некогда предлагавшего ему прогнать жену, раздражал его, и он продолжил, теперь уже с откровенным вызовом:

— Говорю тебе сразу: хотя я не принял в свое войско ни одного человека, не вступившего в союз Господа, от жителей семи городов Башана я этого не требовал. Тысячи людей там признают Бааля и Ашторет, и я не разрушил ни одной святыни Бааля.

Священник взял себя в руки.

— Территория Гилеада простирается до реки Ярмук, — сказал он. — Все, что ты сделал или не сделал по ту сторону реки — твоя забота и Господа. Об этом спорить с тобой я не буду.

Его голос стал мягче, теплей.

— Если бы ты верил, что я по-прежнему твой друг! Тебя благословили бы не только мои руки, но и губы.

Ифтах и не считал священника своим врагом. Более того, верил, что благословения священника принесли ему победу во многих предприятиях. Но предоставить Авиаму возможность поймать его во второй раз… Никогда!..

— Я — не враг тебе, — проговорил Ифтах решительно. — Но ты был более жесток со мной, чем Бог.

— Господь был к тебе милосерднее, чем к другим, — смиренно сказал Авиам. — Сердце мое радуется, что он защитил и благословил тебя…

Пришли братья. Первым взял слово Елек.

— Весь Гилеад, — подчеркнуто вежливо сказал он, — радуется твоему решению помочь нам и выступить против Аммона.

— Я eщё ничего не решил, — лаконично ответил Ифтах. — И ты прекрасно это знаешь, словоблуд. Сначала вы должны твердо поклясться мне здесь, в шатре Господа, как мы договаривались в моей стране Тоб. Только тогда я возьмусь за дело.

— Ты нам не доверяешь, — огорчился священник.

— Я откровенен в словах и мыслях, — отрезал Ифтах.

Но вы научили меня недоверию. И я хочу услышать недвусмысленную клятву, в которой прозвучит признание, что я законный наследник и любимый сын своего отца.

— Повтори свои условия, брат мой, выразив их коротко и ясно, деловито сказал Елек.

— Во-первых, — заявил Ифтах, — клятвой и соответствующей записью вы утвердите меня во владении домом и пашнями в Маханаиме. А также, поскольку я был любимым сыном нашего отца — и во владении родовым домом здесь, в Мицпе.

Елек не терял хладнокровие.

— Мы построили новые, достаточно хорошие, дома для меня и Гадиеля. Построим eщё один и для Шамгара, который сейчас живет в родовом доме Гилеада. Но мы не можем выгнать оттуда Силыгу, прожившую в нем шесть раз по семь лет и родившую там нас.

— Госпожа Зилпа и ты, Шамгар, как гости можете жить в этом доме сколько хотите, — возразил Ифтах. — Но когда Ктура приедет в Мицпе, eё должны признать хозяйкой дома.

— Путь будет, как ты сказал. Подпишем и поклянемся, — ответил Елек.

— Во-вторых, — продолжал Ифтах. — Пока Аммон стоит на холмах перед Мицпе, меня удовлетворит звание главнокомандующего. Но когда я прогоню вражеские войска с этих земель, стану претендовать на судейское кресло Гилеада.

Ифтах говорил медленно, тщательно подбирая слова. Однако его выражение «прогоню» показалось присутствующим, а Авиаму — особенно, весьма странным. Но главное они от Ифтаха услышали. Как от него и ожидали, он собирался прогнать врага…

— Хорошо, — сказал Авиам. — Одержишь победу, станешь в Гилеаде судьей.

Ифтах помрачнел. Сам себе не мог объяснить, как допустил такую оплошность — столь неловко выразил свое условие. Что-то предостерегало его: берегись ловушки… А ловушки ему запросто может расставить его собственное хвастовство. Он жаждал победы над Аммоном, но вовсе не хотел, чтобы его обязали победить.

— Твои слова, Авиам, мне не по душе, — сказал он раздраженно. — Победа — понятие условное и оставляет место для споров. Меня просили спасти Гилеад. Я обещал, и в этом могу поклясться. Да, я хочу спасти вас и прогнать врага от ваших ворот. Большего обещать не могу.

Враждебность по отношению к Авиаму внезапно прорвалась наружу.

— И не надейтесь, я не попадусь на ваши уловки, — гневно проговорил Ифтах. — Скорее, вернусь в страну Тоб.

Перед Авиамом стоял сейчас человек с короткой бородкой и диким взглядом. Он лучше Ифтаха знал, что творится сейчас в его душе. Ифтах никогда не был трусом. Пожалуй, он даже слишком дерзок и смел. И если он отказывал им в клятве победить Аммона, это означало, что его останавливал бог его жены — Мильком. А что, если удовлетвориться соглашением, которое предлагает Ифтах?.. Разве это не победа, если он заставит Аммона отступить?.. Самое главное — удержать этого человека, чтобы он не разгневался и снова не убежал от них.

— Если ты так хочешь, — вкрадчиво заговорил Авиам, — пусть в записях не стоит слово «победа», пусть стоит там то обещание, та клятва, которую ты предпочитаешь. Но об одном должен тебя попросить: перед Богом не подобает клясться неясными словами. Впрочем, может, я их не понял. Ведь я — не воин… Тогда объясни мне, как понимать твое выражение «прогнать Аммона от ворот»!

Ифтах расстроился. Ему не хотелось выглядеть трусом. Однако, как спасать Гилеад — только его дело…

— Хочу сделать так, — объяснил он нетерпеливо, — чтобы ни один воин Аммона не мог видеть самое высокое здание Мицпе…

— Так и запишем, — согласился Авиам.

— Странно, — проворчал Ифтах. — Я — простой человек. А вот… сам же и усложнил дело…

Потом вдруг рассмеялся и добавил:

— А ведь все это можно было бы обговорить и без ссоры…

Семерки, сотни, тысячи Ифтаха появились перед Мицпе неожиданно быстро. В каждом из подразделений царила строжайшая дисциплина. Вместе с войском прибыли два чиновника, писцы. Последние вели списки, в которых точно указывалось имя каждого воина, срок его службы, успехи и претензии на добычу.

Люди из Мицпе с удивлением смотрели на воинов Ифтаха. Многие были эморитами из рода страшных северных великанов. Однако и они шли под знаменем Ифтаха и принадлежали Господу.

Что за вооружение было у этих воинов! Мечи, шлемы и щиты — из бронзы. Некоторые виды оружия были так тяжелы, что для боевого наступления требовались специальные носильщики. Часть людей Гилеада сомневалась, правильно ли избирать такие методы ведения войны. Не лучше ли воинам довериться Господу и собственной силе? Многие побаивались боевых повозок… Однако большая часть жителей Мицпе восприняла войско Ифтаха с благодарным удивлением. Эти страшные повозки наводили ужас на израильтян. Но здесь они не были так страшны. Они грохотали, скрипели, катились — во имя спасения Гилеада. Люди из Мицпе ощупывали повозки и бурно выражали свою радость. Они славили Ифтаха. Покойный судья Гилеад недаром любил его больше остальных сыновей. Ифтах и впрямь был благословенным героем, одним из тех великих людей, которые и раньше появлялись в Израиле в годину несчастий.

Ифтах знакомился с людьми Гилеада, которые собрались в лагере близ Мицпе по призыву Гадиеля — беседовал с ними, прикидывал. Многие привлекали его внимание. Однако встречались и такие, кто всем своим видом выказывал недовольство. Они, земледельцы, родившиеся под сенью законного брака, должны подчиниться бастарду?! Ифтах шутками попытался разбить их сопротивление. Некоторые легко поддались его напору. Упорствующим он показал, кто здесь военачальник. У них не осталось сомнений — этот потребует беспрекословного подчинения. И, наконец, Ифтах ввел воинов Гилеада в состав своих подразделений.

Проверяя списки способных носить оружие из Гилеада, писцы Ифтаха обнаружили, что многие из них в лагере отсутствуют. Ифтах спросил Гадиеля, что тот предпринял, чтобы доставить сюда нерадивых. Гадиель ответил, что он напоминал им неоднократно, одним — через гонцов, другим — лично.

— Я доволен, Ифтах, — с искренним облегчением сказал он, — что теперь ответственность за все несешь ты.

Ифтах велел зажечь на горах сигнальные огни — напоминание об опасности. И издал приказ, согласно которому все способные носить оружие должны были явиться в лагерь в течение пяти дней, а если не явятся, будут строго наказаны.

Большинство не посмело ослушаться. Тем не менее, несколько упрямцев все же остались дома. Среди них был один богач по имени Эхуд. Он и раньше смеялся над Гадиелем, когда тот потребовал послать в Мицпе людей, необходимых ему для работы на полях и на пастбище. Когда теперь бастард потребовал у него двенадцать семерок, он отправил гонца назад и просил передать, что ему, Эхуду, на свадьбу дочери требуется лучший остряк в стране. Очевидно, Ифтах вполне может сыграть эту роль и заработать кусок жареного мяса.

Ифтах отправил в усадьбу Эхуда отряд своих воинов. Они схватили ослушника, обрили ему наполовину голову и изрубили на куски его скот. Эти куски Ифтах послал всем, кто противился призыву со словами: «Так будет со скотом каждого, кто к сроку не явится в лагерь».

Никто не помнил, чтобы у кого-то из полководцев в Гилеаде было такое большое войско как у Ифтаха. Однако он бездействовал, не двигался в сторону царя Нахаша и не отдавал приказа воинам воздерживаться от женщин и вина. Здесь, видя вражеский лагерь, он понял, что поступил правильно, не обещая священнику и братьям «победы». Если он даже победит его в открытом бою, Аммон ретируется в свою неприступную столицу Рабат и будет ждать помощи из Башана. Мстительный царь Абир едва ли допустит, чтобы Ифтах усилил свою мощь победой над Аммоном. Хотя царь поклялся Ифтаху соблюдать перемирие, его клятва давалась защитнику семи городов в Башане, а не тому Ифтаху, который стал военачальником Гилеада и воюет в Мицпе.

Итак, победа в открытом бою ввергала Ифтаха в бесконечную и бесперспективную войну с двумя могущественными врагами, которую он не мог выиграть.

Была eщё и другая, более глубокая и тайная причина, удерживавшая Ифтаха от борьбы. Он неохотно вел войну против Милькома, бога его матери и жены. Eщё в шатре Господа он надеялся, что хитроумными переговорами принудит царя Нахаша к отступлению, так же, как добился мира с царем Абиром.

К своему радостному изумлению он увидел, что и царь Нахаш, великий полководец, не рвался сражаться. Правда, он увеличил свой лагерь, приказав царю Моава, с которым породнился, прислать помощь. Он опустошал занятые им земли Гилеада. Однако не нападал на окрестности Мицпе. Обе армии стояли друг против друга и ничего не предпринимали. Люди Гилеада удивлялись бездействию Ифтаха, но они доверяли ему и считали, что у него есть на это свои причины. Ни Авиам, ни братья Ифтаха ни разу не выразили беспокойства по поводу его сдержанности. Сила его войска привлекла и их внимание. Ненависть буйного Гадиеля вскоре переросла в дружбу и почти детское восхищение братом. Ифтах взирал на это с добродушием, а когда увидел, с какой страстью Гадиель принимает участие в учениях воинов на повозках, подарил ему одну из них.

Нашел он общий язык и с Елеком. Большую часть времени Ифтах проводил в военных лагерях, но находил свободную минуту, чтобы восхититься красотой и величием построенных братом в Мицпе домов. Елек охотно выслушивал похвалы.

Труднее оказалось поладить с Шамгаром. Как и прежде, того привлекала сила Ифтаха, его уверенность в себе, но он не видел в его лагере настоящего усердия к Господу. Цилла не упускала возможности разжечь недовольство мужа. Взглядом, полным ненависти, следила она за образом жизни Ифтаха, и была среди первых, кто заподозрил его в неверности народу Гилеада. Почему он все eщё разрешал своим людям отращивать волосы, спать с женщинами и пить хмельные напитки? Почему он не освящал их для войны? Это все оттого, уверяла она, что Ифтах наполовину аммонит и не испытывает желание бороться с народом своей матери и жены. Он все eщё не вырвал из сердца бога Милькома.

Постепенно и других людей Гилеада начала беспокоить медлительность Ифтаха. Наконец, Гадиель спросил его без обиняков, почему он не принуждает Нахаша к битве. Хотя у Аммона армия больше, чем у Гилеада, рассуждал он, люди Ифтаха лучше снаряжены и обучены, а, кроме того, Ифтаха поддерживает Господа и его доброе знамя. В конце концов, он будет воевать под защитой крепких стен Мицпе. Чего же он ждет?.. Ифтах задумчиво и рассеянно посмотрел на него и сухо сказал:

— Ты прав.

И, наконец, приказал своим людям святить оружие. Втайне, однако, он послал гонца к царю Нахашу и предложил ему встретиться. Очень скоро пришел ответ. Нахаш принял приглашение. Он предложил встретиться в Элеали, в одном из гилеадских городов, захваченных им и разрушенных. Это казалось унизительным. Ифтах предпочитал встретиться на горе, возвышавшейся между армиями. Тем не менее, Нахаш настаивал, любезно напоминая, что молодой полководец должен приехать к старшему. Ифтах согласился.

Ифтах никому не рассказывал о запланированной встрече, однако усиленно готовился к ней. Он хотел доказать царю Аммона, что Гилеад имеет все права на города, захваченные Нахашем. И расспрашивал Шамгара о древней истории страны. Шамгар был удовлетворен, видя, что Ифтах готовит солдат к войне. Он усердно и обстоятельно рассказывал, как войско Израиля победило эморитов и как оно освободило Аммон от угнетателей. Однако победители не потребовали от аммонитов благодарности и великодушно разрешили им владеть землями. Ифтах старательно запоминал его рассказ.

В назначенный день в сопровождении лишь семерки приближенных Ифтах поскакал к месту свидания. Города Элеали и Хешбон находились рядом друг с другом на двух холмах. Хешбон разрушили при вторжении в страну израильтяне. Немым предостережением они оставили его лежать в развалинах. Теперь был разрушен и Элеали. А на развалинах Хешбона шло строительство. Царь Нахаш отстраивал там знаменитую святыню бога Милькома, уничтоженную в свое время израильтянами.

Нахаш eщё не прибыл. По развалинам Элеали бродили старики, пощаженные аммонитами. Они подошли к Ифтаху и принялись рассказывать ему о царе Нахаше. Они почуяли его сильную руку. Их привлекла гордость молодого военачальника. Наверное, он был жесток, но охотно и весело смеялся. Его рассмешило, как старики пытались уползти от его солдат. Он приказал вытащить их из убежищ и велел им ползти быстрее. Потом он смеялся eщё громче, но пощадил стариков, не причинив им вреда.

Ифтах подумал, что с этим царем можно найти общий язык. Впрочем, он должен быть настороже. Нахаша называли «змеем». Некоторые боги имели обличие змей. Змеи были более гибкими, чем люди, и с легкостью могли перехитрить своих врагов. Этим свойством обладал и царь Нахаш.

Однако Ифтах был в себе уверен. Он проявил достоинство перед царем Абиром, не даст себя одолеть и Нахашу.

И вот приехал царь. Тоже в сопровождении личной охраны. Он приветствовал Ифтаха, как дорогого гостя.

— Я много о тебе слышал, — сказал он, — и в основном отзывы о тебе мне понравились. Думаю, что будем говорить между собой откровенно…

Ифтах испытующе посмотрел на царя великого народа, к которому принадлежала Ктура. Нахаш говорил так же, как и он, применял те же выражения и тот же тон. Он мог бы быть старшим братом Ифтаха. Как Ифтах, он был небольшого роста, но широкоплеч и силен. У него было такое же крупное лицо с плоским носом.

Ифтах ответил:

— Ясный и честный разговор — это по мне. Скажи, что ты хочешь, зачем напал на мою страну?

Нахаш прилег на ложе, предложил Ифтаху сесть и ответил:

— Тебе, наверное, известно, что твой отец Гилеад не раз нападал на Аммон. Он потерпел поражение у моего города Рабата, в который уже семь поколений не вторгался враг. Почему же мне не сделать то же, что делал он, и не отвоевать часть страны, которая раньше принадлежала нам? Мы и Моав живем здесь гораздо дольше. У нас более древние претензии на страну между Арноном и Ябоком. Мы уже однажды захватывали ларь, в котором живет ваш бог. Правда, твой отец довольно быстро забрал его обратно. Но во второй раз мы не позволим отнять ларь назад. Поверь мне, мой Ифтах.

Ифтах приветливо сказал:

— Поскольку мы говорим откровенно, царь Нахаш, должен тебе признаться, что не верю в это. Приходи как-нибудь ко мне в лагерь и посмотри на мои боевые повозки, на вооружение моих воинов. Мицпе не так хорошо укреплен, как твой Рабат. Но моя армия вооружена так, что сумеет защитить ларь Господа. Ты не сильнее меня, а я не сильнее тебя… Так зачем нам драться? У меня нет против тебя злобы, и, думаю, у тебя тоже нет злобы против меня.

— Знаю, война с тобой будет нелегкой, — согласился царь Нахаш. — Но я выдал свою старшую дочь за царя Моава, и две тысячи его воинов находятся сейчас в моем лагере. По первому требованию сюда придет eщё больше солдат. Я разобью тебя наголову.

— Ты говоришь, моя страна когда-то принадлежала вам, — спокойно возразил ему Ифтах. — На наших дощечках, в наших свитках написано другое. Там говорится, что эмориты были могущественны и крепко сидели на землях, которые теперь принадлежат нам. Они снова и снова нападали на вашу страну и угнетали вас. Пока мы не пришли из степей. Мы мягко обошлись с вами и со страной Моави не переступили eё границы. Но на страну эморитов мы напали, и в кровавой битве разбили их царя Зихона. Это было недалеко отсюда, так что заодно мы освободили и вас от гнета Зихона. Естественно, Господь отдал нам землю эморитов от Арнона до Ябока. Мы могли бы потребовать и от вас земли в благодарность. Но мы не сделали этого, не стали претендовать даже на часть страны, данной вам вашим богом Милькомом. Почему же ты сейчас хочешь вести с нами великую войну?

Царь Нахаш ответил просто:

— Мне нравится воевать. А тебе разве не нравится? Я не вспоминаю старые истории. Если могу взять город и удержать его, значит, он принадлежит мне. И неважно, кто в нём жил раньше. Насколько я слышал, твои поступки мало отличаются от моих. Ты прав в том, что наши силы сейчас равны. Прежде чем победить тебя, я потеряю много воинов. Поэтому я говорю себе: Аммон, Моав, Гилеад… Разве все мы — не евреи? Почему же мы должны убивать друг друга? Он поднялся с ложа, встал перед последовавшим за ним Ифтахом и сказал:

— Послушай, Ифтах, гость мой! Мне пришла в голову идея. Говорят, что у тебя есть совершеннолетняя дочь. Отдай eё в жены моему сыну Меша. Он молод, силен и ловок. Они получат истинное удовольствие друг от друга. А нам проще будет заключить мир между Аммоном и Гилеадом.

Ифтах, потрясенный до глубины души, отступил на шаг назад. Ему в голову сразу же пришла нелепая и неприятная мысль. Законная жена Нахаша родила ему единственного ребенка, принцессу, которую он отдал в жены царю Моава. Принц Меша, которого он теперь хотел обручить с Яалой, был сыном содержанки. Но ведь и его собственная мать была содержанкой Гилеада. И как только он об этом подумал, нелепая мысль отошла на задний план…

Тем временем царь Нахаш ходил туда и обратно, не глядя на Ифтаха и продолжая говорить, будто бы думая вслух.

— …И, может быть, когда-нибудь Аммон, Моав и Гилеад создадут единую страну, и рука того, кому она будет принадлежать, станет длинной, как у властелина четырех стран света.

Перспективы, которые рисовал царь Нахаш, казались Ифтаху соблазнительными. Когда-нибудь принц Меша и муж старшей, законнорожденной дочери, царь Моава в жестокой битве столкнуться, чтобы унаследовать Аммон… Ифтах взволновался. Предложение Нахаша вступить в эту борьбу явилось для него неожиданностью и показало, что Ифтаху удалось завоевать уважение к его силе. Он правильно поступил, отказавшись клясться священнику, что победит Аммон.

Однако сама идея пришла не от Господа. Это Мильком предостерег его, не позволил воевать против народа своей жены и матери. Это Мильком предлагает ему теперь породниться с царем Нахашем. Если принять предложение, если отдать Яалу принцу из Аммона, ей придется отречься от Господа и служить Милькому. Для того ли он воспитывал в ней верность Господу?! В соблазне, которым манил его Нахаш, был и блеск, и яд. И в то же время его сердце согревала мысль, что за него, Ифтаха, борются Господь и Мильком.

Царь Нахаш, наконец, остановился, заглянул в его лицо и озорно подмигнул — как мальчишка, в голове которого возник план неопасной проделки. Подвижное лицо Ифтаха отражало волнение. Царь помрачнел. Увидев это, Ифтах овладел собой и заставил себя рассуждать логично.

Ни при каких обстоятельствах он не должен обижать Нахаша. Следует спокойно обдумать его предложение. Сейчас важно выиграть время.

— Твоя милость не знает границ, царь Нахаш, — с легким поклоном произнес Ифтах. — Я счастлив, что добился благосклонности такого умного и могущественного господина… Дай мне время подумать. Сразу трудно решить, могу ли я принять от тебя столь щедрый подарок.

Нахаш засмеялся.

— Ты боишься, — сказал он, — что мы в конце концов проглотим твою страну?

— И близко ничего подобного нет в моих мыслях, — ответил Ифтах. — Твое предложение в самом деле потрясло меня… Послушай! С тех пор как я разбил лагерь перед Мицпе, ты не продвинулся ни на шаг. И я удержал от битвы мое войско. Давай поклянемся перед своими богами поддерживать перемирие. До весны. Я отправлю обратно на север свое войско и боевые повозки. Ты же снимаешь свои палатки, уходишь из окрестностей Мицпе и возвращаешь три города, которые ты у нас захватил. Царь-Змея добродушно рассмеялся.

— Ты мне нравишься, гость мой Ифтах, но не настолько, чтобы из-за этого превращаться в дурака. Слышал ли ты когда-нибудь, что бы царь добровольно отдал завоеванный его мечом город? А ты просишь целых три! И прекрасно знаешь, что год — и то слишком много, чтобы решить, подходит ли мой сын твоей дочери.

— Я привел моих воинов и повозки далеко с севера, — продолжал убеждать Нахаша Ифтах. — Без позора я не могу их отправить назад. Царь, такой опытный в делах управления, как ты, знает это. Прошу тебя, убери палатки из окрестностей Мицпе и отдай мне, по крайней мере, город Иокбеху.

— Иокбеха!.. — все тем же добродушным тоном сказал царь Нахаш. — Его жители — умные люди. Они не стали защищаться и поэтому я пощадил их… Нет, мой Ифтах, я оставлю его за собой. Но чтобы ты понял, что занял место в моем сердце, я подарю тебе год мира, необходимый для твоих размышлений… Мы сделаем так. Ты отпустишь всех способных носить оружие жителей Гилеада, а я сниму лагерь с высот перед Мицпе. Затем ты отведешь твои повозки и воинов на север, а я передам тебе области городов Язер и Элеали.

— Ты великодушен и разумен, царь Нахаш! — обрадовался Ифтах и задумчиво добавил, — во всем этом лишь одно меня смущает — мой Бог Господь рассердится на меня, если я оставлю город Иокбеху Милькому.

— Это не должно стать причиной нашей ссоры, — заявил Нахаш. — Если ты не хочешь, я не буду преследовать в Иокбехе тех, кто поклоняется Господу. Со своей стороны, ты должен обещать не трогать святыни, которые я воздвиг моему богу Милькому здесь, в Хешбоне. И не преследовать людей, почитающих его.

— Да будет так! — сказал Ифтах.

— До следующей весны, — поправил царь Нахаш, — а до этого срока ты решишь, будут между нами родственные отношения и мир или быть войне…

— Всем своим сердцем, всей душой благодарю тебя, царь Нахаш! — искренне проговорил Ифтах, и с лукавой откровенностью продолжал:

— Думаешь, я не понимаю, что ты используешь это время, чтобы заполучить в свой лагерь следующей весной всех способных носить оружие из Моава, списавшись и с другими царями… Но я тоже попробую стать сильнее к следующей весне. Возможно, мне это не удастся. Тогда я перестану тебе нравиться, и ты уже не захочешь, чтобы наши дети заключили брачный союз.

— Ты умный человек, Ифтах, — ответил Нахаш. — С тобой приятно разговаривать. Возможно, следующей весной, если я стану очень сильным, я поддамся искушению и нападу на тебя. Ибо люблю войну. Но сегодня, и это правда, я искренне хочу, чтобы мы соединили твою дочь с моим сыном. Разве мы все — не евреи?..

Ифтах и царь скрепили союз жертвой и клятвой. Затем Ифтах вернулся в Мицпе, собрал под знамя свое войско и объявил:

— Война кончилась. Исполняйте свой долг eщё два дня. Потом — все свободны.

Воины выслушали его речь с недоверчивым удивлением. Битва так и не состоялась. Горы вокруг были усеяны палатками Аммона. Но вот, смотрят они, на второй день царь Нахаш начал сворачивать свои палатки. На третий день горы и окрестности Мицпе опустели. Врага нигде не было видно.

Люди Гилеада восприняли новости с двойственным чувством. С одной стороны, конечно же, радовались, что могут теперь вернуться домой, спать со своими женами, трудиться на своих пашнях, гнать скот на пастбища. Но с другой… Они приготовились подставить грудь для боев, в них проснулась и жажда приключений, доставшаяся им в наследство от скитавшихся предков, возникла неутомимость, и вдруг — опять возвращаться к будничным делам.

Ощущали разочарование и люди Ифтаха, воины его армии. Но eщё больше они гордились своим командиром, который, подобно Богу, одними словами сдул врага с занятых им позиций. Со славой они возвращались в страну Тоб и в области, расположенные севернее Ярмука.

Сам Ифтах с небольшим отрядом остался в Мицпе. Братьям он объяснил:

— Напрягите глаза и посмотрите, есть ли хоть один вражеский воин или палатка Аммона в окрестностях Мицпе. Я выполнил обещание. Выполнил вашу просьбу, спас Гилеад.

Гадиель вскипел прежней злобой. Он жаждал битвы. Почему же брат обманул его? Своим мечом этот себялюбец пролил там, на севере, немало крови. Правда, перед Мицпе действительно аммонитов не было, но ему даже не представился случай опробовать в деле боевую повозку, которую Ифтах ему подарил. Гадиель тяжко вздохнул. Придется принимать бастарда таким, каков он есть.

Елек от всей души радовался. Призыв на войну оторвал его от привычных занятий. Женщины запустили хозяйство. Зато теперь можно было вернуться к действительно интересным для него делам. Ифтах не просто смелый человек. Он eщё и очень умен. Он обуздал себя и добился мира, ничем, по сути, не пожертвовав.

Шамгар был смущен. Он восхищался братом, который сумел без сражений прогнать Нахаша от ворот Мицпе. Но душу его грызли прежние подозрения. Воспользовался ли Ифтах силой Господа или объединился с царем под сенью Милькома? Цилла постоянно подогревала в нем эти мысли и натравливала его на Ифтаха. Дурной мир заключил бастард. Неужели законные дети Гилеада унижались перед ним ради этого? Город Иокбеха, оплот Господа, принадлежит теперь Милькому! Сын аммонитки снова перехитрил братьев и превысил свои полномочия. Его призвали сюда, чтобы руководить боевыми действиями. Никто не поручал ему заключать мир. Это право принадлежит только Шамгару. Соглашение Ифтаха силы не имеет.

Шамгар размышлял о тексте договора, который братья заключили с Ифтахом. Да, враг отброшен «от ворот Мицпе». Ифтах сдержал слово. Должен ли он противостоять Ифтаху, благословенному спасителю? Смеет ли он спорить с ним? В душе он разделял сомнения жены. Он чувствовал себя несчастным и искал убежища в eщё большем усердии в служении Господу.

У дороги к Маханаиму стояло дерево, давшее имя горе — Бамат-Эла. Люди Шамгара хотели свалить его, но жители Маханаима, вооружившись серпами и косами, прогнали их. По совету Елека Шамгар отказался от своего намерения. Теперь же он решил проявить жесткость. Он послал к Маханаиму людей и приказал им во что бы то ни стало свалить дерево. Местные жители и на этот раз оказали сопротивление. Пролилась кровь, но святое дело было сделано, дерево пало.

Ифтах примчался к Шамгару и напустился на него:

— Ты слышал, что какой-то сброд срубил священное дерево Маханаима?..

Шамгар испугался ярости Ифтаха, но взял себя в руки. Он отстаивал честь Господа.

— Это сделано по моему приказу, — твердо сказал он. — Дерево не было священным. Господь не живёт на деревьях.

— Это было прекрасное зеленое дерево, — печально произнес Ифтах. Самое красивое и самое зеленое из всех, что я видел. Оно было дорого всем. И Господу, наверное, тоже.

Его голос охрип от гнева, и он бросил брату в лицо:

— Ты сделал это, чтобы оскорбить Ктуру! Шамгару показалось, что в ярости Ифтах может убить его, призвал на помощь Бога и вызывающе ответил:

— Не знал, что жена военачальника Гилеада все eщё поклоняется идолам…

— Следить за благочестием моей жены — не твоя забота, — отрезал Ифтах.

— И моя тоже, — возразил Шамгар. — Пока eщё я — судья в Гилеаде.

Понимая в глубине души, что он избежал войны не только как военачальник Гилеада, но, прежде всего, как сын своей матери и муж своей жены, Ифтах не намеревался садиться в кресло судьи. Однако Шамгар вел себя слишком уж вызывающе. Его охватила безудержная ярость. Они все eщё мелочатся, сыновья Зилпы. Даже самый никчемный из них позволяет себе повышать на него голос.

— Ты судья в Гилеаде?! — сдавленно просипел он. — Ты больше не судья. Я требую расплаты. С сегодняшнего дня судья — я…

Он схватил Шамгара за плечи и потряс.

— Так кто судья в Гилеаде?.. Скажи мне, «господин судья», скажи!..

Шамгар почувствовал дрожь в коленях, но сдаваться не хотел.

— Только Господь может освободить меня от должности. Я не стану называть тебя судьей!

И вдруг честно признался:

— Знаю, что каменное судейское кресло не для меня. Я ничего не смыслю в военных делах, не умею командовать людьми, не умею приказывать. Искренне был бы рад, если бы Господь сделал судьей тебя. Моя мечта — стать священником, читать по глиняным дощечкам будущее Гилеада. Разве ты не в состоянии освободиться от власти фальшивых божков, Ифтах?.. Ты был бы великим судьей!

Он приблизился к Ифтаху и срывающимся голосом спросил:

— Во время разговора с царем Нахашем на твоем теле были колдовские камни?

Разумеется, Ифтах не брал с собой каменные изваяния. Однако в словах ревностного благочестивца была доля правды. В беседе с царем он руководствовался велением Господа, но его уста произнесли и слова, словно продиктованные ему божком его матери — Милькомом.

Гнев Ифтаха улетучился. Он отпустил Шамгара.

— Не беспокойся, благочестивый мечтатель! — сочувственно, но высокомерно произнес он. — Тебе недолго осталось тяготиться своей работой. Твой первосвященник передаст мне в шатре Господа судейскую должность, как предусмотрено в нашем соглашении. А потом можешь облачаться, как Авиам, и записывать все, что я буду делать для Гилеада.

Ифтах отправился в шатер Господа, предстал перед Авиамом и объявил:

— Насколько видит глаз, в окрестностях Мицпе нет ни одного вражеского воина, ни одной палатки Аммона, — торжественно сказал он.

Его голос звучал, как голос победителя, а в сердце таилась неуверенность. Он боялся, что Авиам догадается, почему Нахаш прервал свой военный поход.

Первосвященник действительно выслушал сообщение об отступлении врага не без подозрений. Ифтах, знаменитый воин, согласился отдать врагу город Иокбеху, чтобы не драться с Аммоном!.. Ощущение, которое появилось тогда из-за двусмысленного поведения Ифтаха, снова проснулось в нем. Но вот Ифтах пришел предъявить свои претензии…

— Ты прав, — сухо констатировал Авиам. — Ты выполнил условие. Сделал так, как говорил. Ты пришел, чтобы это от меня услышать?

Ифтах почувствовал вызов в его тоне. Он не собирался оправдываться перед стариком. Однако его самого мучили сомнения, и ему захотелось теперь высказать кому-то свои аргументы.

— Я знаю, — проговорил он, — ты ждал от меня внушительной победы. Но я понял, что силы аммонитов очень велики. И если бы я победил в открытом бою, война не была бы закончена. Нахаш в своем неприступном городе Рабате спокойно подождал бы подкрепления. Моав и Башан прислали бы ему на помощь всех людей, способных носить оружие. И тогда я, может быть, не смог бы удержать Мицпе. Я — неплохой командир, первосвященник. Думаю, я сумел бы показать свою смелость и нелюбовь к сделкам. Я жаждал решительного сражения. И все же счел, что умнее будет сначала спасти Гилеад.

Все, что говорил Ифтах, звучало убедительно. Но усыпить недоверие Авиама ему все же не удалось.

— Расскажи мне, как ты договорился с царем аммонитов! Что за слова ты подобрал, чтобы он отступил, ни разу не взмахнув мечом? — попросил Авиам.

Священник снова говорил тихо и размеренно. Но на этот раз Ифтах понял всю силу его подозрений. Этот человек знал, по меньшей мере — догадывался, что в соглашении между царем и Ифтахом было что-то тайное, весьма щекотливое, а, может, даже и непозволительное. Ифтах насторожился. Ему следовало сказать Авиаму как можно меньше, и он ответил с напускным спокойствием, как бы мимоходом:

— Я объяснил царю Нахашу, что его победа в битве eщё долго не решит проблем нашего конфликта. Крепкие слова мне не понадобились. Я подбирал только разумные. Царь Нахаш — прекрасный воин. Но он eщё и вежлив, и обходителен…

— Может, твой Нахаш и обходителен, — не сдержался Авиам. — Зато о Господе такого не скажешь. Он не покровительствует жалким соглашениям. Он Бог войны. И вряд ли ему понравилось, что ты оставил врагу город Иокбеху.

Ифтах почти обрадовался ярости священника. Теперь он чувствовал себя уверенней.

— Не забывай о том, что я завоевал Израилю семь замечательных городов на севере. Они, быть может, лучше Иокбехи. А, кроме того, царь Нахаш поклялся мне, что не будет мешать жителям города поклоняться Господу. Не думаю, что Бог недоволен мной. На то была и Его воля, что бы Аммон отступил, как только я появился у ворот Мицпе. До этого он праздно наблюдал, как Мицпе окружают войска Нахаша.

Бессмысленный спор утомил священника.

— Прекрати, наконец, считать меня своим врагом! — устало махнул он рукой. — У нас общие цели. Мы оба заботимся о Гилеаде, каждый на свой лад… Но объясни мне, что ты выигрываешь, отсрочив решение? На этот раз ты уступил Нахашу Иокбеху. Что будет следующей весной? Отдашь ему другие земли?

На какое-то мгновение Ифтаху показалось, что этот ужасный старик точно знает, как проходил их разговор с царем Нахашем, знает истинную цену, которую он заплатил Аммону, ведомо ему и предложение царя породниться и заключить долгосрочный мир.

— Пойми же, Ифтах, сын мой, — продолжал тем временем Авиам, — даже недолгий союз с Аммоном не сулит нам ничего хорошего. Они остались народом степей и пустынь. А нас Господь собрал вместе, чтобы мы поселились в этой благодатной стране. Мы не принадлежим сыновьям пустыни, наши братья — на другом берегу Иордана. Ты должен это понять, главнокомандующий Господа! Возьми себя в руки! Будь сыном своего отца и не пытайся ухватиться за юбку матери!..

Ифтах вдруг вспомнил, какие чувства он испытал на вершине горы Хермон. Внутренним взором он увидел громадную неделимую страну Израиль, простирающуюся по обоим берегам Иордана. И тут же лукавые, но разумные слова царя Нахаша пронеслись в его голове — «Разве мы все — не евреи?». Обуреваемый столь противоречивыми мыслями, он предпочел рассердиться на священника. Авиам, вероятно, снова хотел взять над ним верх.

— Мне думалось, что я спас вас от страшной беды, но оказалось, что я предал вас, — сказал он с мрачной усмешкой.

Он окончательно дал волю своему гневу.

— Что, собственно, случилось, священник? — горячился он. — Вы сами пришли ко мне и скулили: «Мы окружены огромным войском врага, приди к нам на помощь!» Я сжалился над вами, обещал прогнать врага. И сделал это. Я сделал даже больше, чем обещал — вернул два города из трех, которые вы не сумели удержать, потому что стали вялыми от жира и корыстолюбия… И где же ваша благодарность?

Его четырехугольная борода почти касалась лица священника, в глазах сверкали зеленые, злые огоньки, и он хрипло сказал:

— Вы срубили святое дерево под Маханаимом. Оно было дорого мне и Ктуре, и отец Гилеад вместе с матерью нередко сидели под сенью его ветвей. А ведь мой отец был судьей в Израиле… И вот пришел благочестивый дурак Шамгар и заявил: «Господь не живет на деревьях». Послал своих людей, и они срубили наше любимое дерево, пока я сидел здесь, в Мицпе, чтобы защитить вас, а ты, Авиам, допустил, чтобы опозорили меня и оскорбили мою жену.

Авиам догадался, что ярость Ифтаха — маска, под которой скрывается растерянность. Он был уверен, что здесь что-то нечисто, но Ифтах не знает, как ему все объяснить.

— Ты сердишься не из-за дерева, — сказал Авиам. — Тебя бесит, что моя проницательность позволяет мне знать, что происходило в твоем сердце, когда ты говорил с аммонитом. Меж вами был нехороший разговор, ты вел себя не по чину главнокомандующего Гилеада. Неведомо мне, что выиграл ты, беседуя с врагом на развалинах Элеали. Но царь этот, боюсь, не отступил бы, если бы в перспективе ему не посулили ничего, кроме года перемирия. Верю, что ты ратовал о благе Гилеада, однако, какой смысл в пользе на пять минут?.. Знаешь, я всерьез опасаюсь, что ты поступился заповедями Властелина нашего Господа.

— Хватит предостережений! — грубо оборвал его Ифтах. — Я не мальчик! Приказывать в шатре Господа — твое дело, а в военном лагере я волен вести себя так, как считаю нужным. Я выполнил обещание, а вы пристаете ко мне со своими придирками, оскорбляете меня в моем же Маханаиме. Настаиваю, чтобы вы со мной рассчитались… Хорошо, что я не поверил вашим словам, и здесь все записано!

Авиам вдруг как-то сразу постарел.

— Твое требование будет удовлетворено, — сказал он. — Ты сядешь в кресло Гилеада. Но было бы лучше и для тебя и для нас, чтобы ты подождал благословения Господа.

Новый приступ гнева охватил Ифтаха. Снова своей болтовней старик пытается удержать его.

— Господь благословил меня, — высокомерно ответил Ифтах. — Это — мой Бог, он живет в моей груди. Все, чего хочу я — Его желание.

Авиам воспринял его слова, как откровенную дерзость.

— Оказавшись в судейском кресле, ты поймешь, что ошибался, — произнес он. И заключил: «Я обещал и отдам тебе жезл. Но знай, ты добился этого своей хитростью. А потому не собираюсь освящать твою должность. Я спрысну тебя священным маслом только тогда, когда Господь мне это поручит. Не раньше…»

Ифтаху хотелось превратить свое новое назначение в настоящий праздник. Он отправил гонцов в Башан и в страну Тоб с приглашениями приехать в Мицпе. Он пригласил всех: Ктуру, Яалу, Кассию, Пара. Не забыл и старого Толу, который жил теперь в Маханаиме.

Радостное чувство охватывало его в предвкушении мига, когда Ктура победительницей посмотрит в глаза своему униженному врагу. Это, пожалуй, тешило его самолюбие не меньше, чем назначение на должность судьи.

Сгорая от нетерпения, он сам поскакал навстречу дорогим гостям.

А вот и они… Впереди — жена и дочь. Завидев их издали, он понял, как они ему дороги. Как же он мог так долго жить без них?

Он повез гостей в лагерь и велел сообщить Зилпе и Шамгару, что хочет вступить во владение своим домом. Вскоре они въехали в город. Спустились к дому Гилеада. Постучали в большие ворота, которые вели во двор. Им открыл старый слуга.

Двор казался огромным и пустым. Братья, их жены и дети спрятались где-то в глубине дома.

У дверей его приветствовал Шамгар. Он извинился за мать, которая, как он объяснил, была нездорова. Поскольку Ифтах в сопровождении близких вошел со двора, где ярко светило солнце, ему потребовалось некоторое время, чтобы осмотреться в сумерках внутренних комнат и найти Силыгу. Они поднялись на несколько ступеней и увидели ее. Она лежала на постели в одной из комнат задней части дома. В комнате было совсем темно. У их ног лежала женщина, которая все годы презирала и преследовала Ктуру, женщина, которая выгнала eё к диким зверям в пустыню. И вот теперь дом принадлежал Ктуре, она победила. А Ифтах завоевал судейскую должность и жезл отца. Зилпа села на постели, кивнула вошедшим.

— Прости, Ктура, жена судьи Ифтаха, что не встаю. Тебе придется удовлетвориться тем, что ноги тебе будут мыть жена моего сына Шамгара и его дочь.

Ктура стояла перед старухой — легкая, стройная, смуглая, молодая — и держала за руку Яалу. Большими, серыми, глубоко посаженными глазами, она смотрела на женщину, всегда готовую причинить ей зло. Как неожиданно зло обернулось благословением! Она незаметно дотронулась до шрама на шее. След борьбы с волком наполнил eё тихой радостью. Этим она заплатила за час победы. Когда она заговорила, eё голос зазвучал, как песня.

— У меня и в мыслях не было, чтобы мне мыла ноги жена судьи Гилеада, сказала она. — Просто я верила, что все будут рады нам в этом доме. Надеюсь, что мир, который принес стране Гилеада мой муж Ифтах, воцарится и в этих стенах.

Они присели на низкие табуреты, и Цилла с дочерью омыли им ноги. Циллу переполняла такая ненависть, что у нeё внутри все горело, а во рту появился вкус горечи. Как же Господь допустил такое! Так долго не может продолжаться. Слишком уж тяжкое испытание ниспослано Им своему преданному слуге, eё мужу Шамгару. Этот бастард, так беззаботно протянувший ей ногу, никогда не знал, что такое истинное почитание. Он носил в сердце Милькома, а, может, и на теле. Господь убедится, что предпочел бастарда по ошибке. Он повернет свой лик к более достойному, к eё мужу Шамгару, а Ифтах празднует свою последнюю победу.

Зилпа наблюдала со своего ложа, как eё близкие унижаются перед бастардом. И множество мыслей пронеслось в eё голове в этот час позора. Как низко пали перед этим человеком она и eё сыновья! Что он принес им? Ничего, кроме дрянного мира. За их унижение он отдал идолам Милькома город Иокбеху и, возможно, подписал с Аммоном тайный договор. Вероятно, он сделал это по желанию Ктуры. Из-за нeё он отказался вести войну против Аммона.

Странно, что, думая об этом, Зилпа испытывала непонятную гордость и злобное удовлетворение. Если немного понаблюдать за аммониткой, то видно, что она — полудикарка, в eё облике нет никакого благородства. И такая могла подчинить своей воле Ифтаха — умного, смелого человека, а этого у него не отнимешь. Но уж если никчемная женщина может влиять на судьбу рода, то ей, Зилпе, не стоит терять надежды. Она сжала и разжала пальцы. У нeё eщё вполне крепкие руки. Eщё могут схватить и удержать. Нет, она не примирится со своим поражением. Настоящий мир не завоеван. Пока лишь прервана война. Придет весна, и Гилеад померяется силами с Аммоном. Она, Зилпа, станет Деборой в этой войне.

На следующий день у ворот Мицпе собралась большая толпа. Люди стояли, сидели на корточках, заполнив залитую солнцем рыночную площадь. Молодежь забралась на крыши домов, а солдаты стражи, оставленной Ифтахом в Мицпе, несли вахту на городских стенах, внимательно смотрели вниз и слушали, как первосвященник читает назначение. Но вот, наконец, Ифтах принял из сухощавых рук жезл в свои сильные руки, сел на каменную скамью…

— Пусть Господь даст тебе силы, Ифтах, наш судья, наш господин! — со всех сторон закричали из толпы.

Солдаты войска, эмориты и гилеадчане, воспринимали триумф Ифтаха, как собственный. Один из них стал судьёй в Мицпе! Теперь эти бродяги, саранча, признаны спасителями оседлых. Перед Мицпе, в палаточном лагере, они устроили пышное празднество, пригласив к себе всех горожан.

Ифтах ходил между своими людьми, ел разные яства, пил вино, а они целовали его в бороду.

Приняли участие в празднестве и женщины. Ктура, все eщё наполненная ощущением своей изощренной мести, была счастлива, что eё умный Ифтах достиг всего, не пролив крови eё соплеменников. Она не сомневалась, что именно ради нeё муж удовлетворился перемирием. Она чрезвычайно гордилась таким подарком.

Яала в сопровождении Эмина ходила по лагерю молча, ни на кого не глядя. Переживания теснили eё грудь. Утром, когда она увидела, как отец садится в каменное кресло судьи и приветствует народ своим хриплым, теплым голосом, она по-настоящему оценила, как он красив. Это возвышало eё в собственных глазах, а из смиренного почитания и восторга рождалась в ней песня. Пока лишь она одна могла наслаждаться eё словами и мотивом, но знала, что должна разделить свои ощущения с другими людьми. Не даром она, отправляясь с Эмином в лагерь, захватила с собой музыкальные инструменты лиру и барабан.

Люди Ифтаха, мужчины и женщины Мицпе разглядывали дочь судьи и понимали, что она отличается от остальных девочек eё возраста. Многим пришло в голову, что мужчина, которому удастся положить eё на свое ложе, будет счастлив. Может, повезет этому длинному, который идет сейчас рядом с ней? Кажется, его зовут Эмином. Он, вероятно, был слугой северного Бааля. А теперь служит Господу. Как он смотрит на нее! Все это замечают…

В какой-то момент Яала поняла, что больше не может удерживать в груди свою песню. Она взглянула на отца. Ифтах сидел во всей красе рядом со своими воинами. Любовь к отцу, гордость за него переполнили eё душу и, неожиданно для себя, она запела, подражая манере вавилонских музыкантов: «…Благословен Ифтах, новый судья! С нами Божья милость… Он поднял молодого человека над старым. Когда Господь сердится, огонь его гнева сверкает из под бровей Ифтаха. И благословение Его сияет на лице Ифтаха. Сила Ифтаха сокрушает вражеских воинов, будто они сделаны из глины… Благословен Ифтах, новый судья! Его имя: Господь открывает путь. Ифтах, Ифтах, судья в Израиле! Пусть слава нового судьи прогремит на всю страну…».

Яала, смуглая и тонкая, стоя под палящим солнцем, сверкала страстным взглядом офомных глаз, eщё детским, ломким голосом изливала свое ликование, выражая восторг, любовь, уважение. Сначала она сопровождала пение звуками лиры и барабана. Потом, все больше воодушевляясь, продолжала петь уже без музыки, притопывая ногой, танцуя. Это зрелище захватило толпу. Все любили эту девочку. Яала излучала сияние и счастье.

Многие знали Ифтаха с детства. И вот он стал властелином пустыни, потом — князем Башана, потом — судьей в Гилеаде. Песня Яалы eщё больше возвышала его в глазах окружающих. Он виделся им героем, сверхчеловеком, наделенным Божественными чертами. Это Господь сошел к народу своему с горы Синай и сверкал теперь на знамени Ифтаха, в нем самом. Яала сумела разглядеть это. И передала свое ощущение другим. И толпа, притопывая в такт мелодии, запела вместе с Яалой, выкрикивая — «Слава Ифтаху!»

Ифтах смотрел на свое дитя, слушал eё страстную, полную ликования песню. «Господь возвысил молодого над старым…», — пела Яала. И он ощутил в себе молодость и силу, по-настоящему осознал свою власть и победу над священником. Яала — его плоть и кровь. Но в ней было и то, что он так любил в Ктуре. Однако, в отличие от матери, девушка страстно служила Господу. И если Бог действительно благословил его, то во многом благодаря дочери…

Из сыновей Зилпы на празднество прибыл лишь Гадиель. Он так же, как все, был очарован песней Яалы. Вернувшись домой, он рассказал об этом матери. Зилпа радовалась, что аммонитка не родила бастарду сына. Теперь же она испугалась. Возможно, не ей, а этой девочке предназначено стать Деборой народа Гилеада?..

Сразу же после праздника умер старый Тола. Он видел, как его молодой господин получил назначение, походил по лагерю, празднуя и говоря всем, что радость сделала его молодым и свежим, как зеленая олива. Когда совсем стемнело, он отправился спать, лег в палатке, положив под голову свое платье. Так он и умер.

Ифтах приказал похоронить его в Оботе, чтобы он жил в пещере рядом с господином, которому так долго служил. По его приказу приготовили траурную трапезу. Когда тело слуги упокоилось в пещере, Ифтах почувствовал, что эпоха судьи Гилеада окончилась навсегда. Теперь начиналась эпоха Ифтаха.

С небольшим отрядом стражников он поскакал на север. Впереди развевалось на ветру его знамя.

Когда он достиг страны Тоб, его уверенность сменилась прежними сомнениями. Авиам был прав: спор с Аммоном не закончен, война лишь отложена. Так думали все, даже те, кто лучше всех знал Ифтаха. Пар и Кассия в его присутствии обсудили положение и его намерения. Он многого достиг, большего, чем мечталось. Он стал командиром «пустых» людей, князем Башана, судьей Гилеада. Он был защитником справедливости, а сам переступал через нее. Он жаждал успеха, но опасные приключения его не привлекали. По зрелому размышлению он старался отодвинуть войну до следующей весны. Если как следует подготовиться, он будет больше уверен в победе.

Единственным человеком, уверенным, что Ифтах и в будущем году сумеет избежать войны, была Ктура.

Рано наступившее в этом году в стране Тоб лето стало для нeё спокойным и счастливым. Конечно, приятно чувствовать себя победительницей, стоя перед врагом, приятно видеть, как Ифтах возвысился над братьями и всем городом Гилеада. Однако в Мицпе, так же, как в городах Башана, покоренных eё мужем, появляться не безопасно. Того и гляди кто-то из не покорившихся убьет победителя из-за угла. Да и весь этот Мицпе со своим богом, священником и сыновьями Зилпы, погнавшими Ифтаха в поход против Аммона, против eё народа, отпугивал eё даже больше, чем северные города. Хорошо, что сразу после победы они уехали обратно в страну Тоб, в пустыню. Здесь не было стен, не было и вражеских порядков. Все здесь наполняло eё грудь тихой радостью.

Она чувствовала, как близки они теперь с Ифтахом. Знала, что он всем сердцем рвался в бой, на войну. Знала, что ему пришлось сдерживать себя, чтобы отказаться от похода против Аммона. Но он сделал это во имя любви к ней.

Однажды она сказала Ифтаху:

— С тех пор, как ты решил жить в мире с моим народом, меня не покидает чувство, которое я испытала, когда мы поднялись на гору Хермон.

Он был потрясен, как тонко она ощущает движения его души, и насколько — его не понимает. Он оказался в двойственном положении. Его обуревали противоречивые чувства. Он был судьей Гилеада, готовым защищать владения Господа. Но в то же время — сыном Леваны; с Аммоном воевать он не хотел. Он сделался фельдмаршалом Господа, который рвется разгромить врагов своего Бога, и — вождем «пустых» людей, драчуном и авантюристом, стремившимся к захвату земель, неважно чьих, и при всем этом он eщё размышлял, не отдать ли ради достижения своих целей собственную дочь. Для Ктуры все было просто. Она и не подозревала, насколько запутался в делах eё муж.

Он ощущал соблазн поделиться с Ктурой своими сомнениями. То, что он держит в тайне от жены содержание бесед с Нахашем, отягощало его душу. Но повторять слова, сказанные им царю Аммона, было очень рискованно. Нет, он не давал обещаний. Но если произнести даже эти полунамеки вторично, они станут осязаемыми, оскорбительными для Господа. Туманное, темное, лучше всего скрыть в собственном сердце.

— Ты считаешь, Ктура, что я — в мире с Аммоном, — ответил он ей тоном, лишенным обычной решительности. — Да, в мире. Но только до следующей весны. Ведь я — фельдмаршал Господа. Если Аммон в споре с ним, я не могу продолжить эту дружбу.

Ктура испугалась, но тут же успокоилась. Он, верно, хочет подшутить над ней, как это часто бывало.

— Не слишком ли ты строг к себе, Ифтах? — улыбнулась она. — Где Господу найти более верного воина? Вы оба сдержали слово: и ты и твой Бог. Ты освободил Мицпе и всю страну, а он вынудил священника и ту женщину признать тебя законным сыном твоего отца, а меня — первой госпожой в твоем роду.

Она стояла перед Ифтахом и действительно думала, что он, хитростью и пролитой кровью завоевавший страны Тоб и Башан, свершил все лишь для того, чтобы покрасоваться перед братьями и вознести Ктуру над Зилпой. Eё речи веселили Ифтаха… Внезапно он понял, что в чем-то она права. Довольно долго он лелеял именно такие мечты. И в сам деле, он переменился. Ифтаха, заботившегося лишь о том, чтобы показать себя тем, в Мицпе, больше не существовало. Сегодняшний Ифтах искренне хотел владеть своей страной.

Ктура почувствовала, как он отдалился от нее, быть может, она прочла его мысли? Без страха, все eщё подшучивая над ним, Ктура спросила:

— …Или ты теперь жаждешь большего, хочешь стать властелином четырех стран света?

Ифтах неожиданно стал серьезным.

— Не знаю, — ответил он, обращаясь как будто бы и не к ней. — Как приятно было слышать твой голос на нивах Маханаима! Да и в пустыне… А, помнишь, как мы стояли с тобой на вершине Хермона?.. Все это лучи вчерашнего дня. Сегодняшнее солнце пока eщё за горами.

К Ифтаху прибыли послы царя Нахаша. Столь представительная делегация казалась странной в глуши страны Тоб. Послы передали подарки и оружие для Ифтаха, материи и пряности — для Ктуры, музыкальные инструменты — для Яалы.

— Нахаш, царь Аммона, велел поговорить с тобой, Ифтах, судья Гилеада! — провозгласил посол. — В городе Элеали речь между вами шла о том, что в течение года ты ответишь, мир будет между вами или вражда. Ночи становятся длиннее, скоро пройдет зима и наступит весна, пора, когда цари выходят на поле боя… Скажи, Ифтах, сын Гилеада, что ожидает нас: союз палатки и ложа или твердость железа?…

Ифтах слушал посланника царя с приветливой улыбкой, но со смутой в душе. До наступления весны он, конечно, не должен принимать решение. Однако требование Нахаша было справедливым. Ведь если мир не возобновится, царю предстояло eщё до весны заключить договор с Моавом и Башаном, чтобы к назначенному времени собрать сильное войско. Глава делегации доверительно сообщил Ифтаху, что имеет поручение, либо вернуться в Рабат-Аммон с изъявлением дружбы, а eщё лучше — с дочерью господина судьи, либо, если господин судья выберет железо, продолжить путь в Башан к царю Абиру. Ифтах сказал ему с напускной шутливостью:

— Здесь, в стране Тоб, я — не судья. Здесь я предводитель войска «пустых» людей. И мне, разумеется, по нраву война. Однако побудь моим гостем три дня. Твой царь мил моему сердцу. Это я хочу сказать своему мечу, если он будет оказывать на меня слишком большое влияние.

Неприятное чувство осело в душе Ифтаха, когда он увидел, что его людей удивляет прибытие посольской делегации. Безусловно, новость уже долетела и до Мицпе — путешествие столь представительной делегации не скроешь.

Он до сих пор не рассказал Ктуре и Яале о разговоре с Нахашем. И это особенно угнетало его. Собравшись с духом, Ифтах сухо сообщил жене, что царь Аммона хочет женить своего сына на Яале. Серые глаза Ктуры засияли восторженным удивлением. Сын царя, избранника Милькома, добивается руки eё дочери!..

Сначала Ифтах не понимал, чему она так обрадовалась. Потом догадался и забеспокоился. Долгие годы Ктура без слов знала о его побуждениях. Она жила его мыслями, eё волновали его заботы. Теперь же eё ослепило предвкушение счастья, которое принесет родство с Нахашем.

Он осторожно попытался объяснить ей, что такой союз принесет войну Гилеаду, быть может, со всем Израилем. Она выслушала и неопределенно взмахнула рукой, будто жестом узкой, сильной руки могла отвести его опасения.

— Пусть будет так. Разве ты однажды не справился с сыновьями Зилпы и родом Гилеада? — сказала Ктура.

Ее боги закрыли дорогу к ней, и Ифтах не стал распространяться о своих заботах.

Он разыскал Яалу. От него не укрылось, как по-детски она восхищалась лютней, подарком людей из Аммона. Ифтах попросил eё сыграть на лютне. Только ему одному. Они отправились в просеку. Яала была благодарна отцу за это внимание к ней, и по пути хвалила достоинства своего нового музыкального инструмента.

— Что за редкостный подарок прислал нам этот царь из Аммона! — восхищалась она. — Он, видимо, понял, отец мой и господин, кто ты такой и склоняется перед тобой и нашим Богом.

Ифтах был тронут. Его Яала, очевидно, думала, что подарки царя — не более, чем знаки дружбы. Она была простодушна, и мысль, что за словами и поступками могут скрываться корыстные намерения, просто не приходила ей в голову.

Они оказались в просеке. Сели друг напротив друга на пни. Яала беззаботно болтала. Могут ли муравьи, усердные работяги, обойтись без судьи, и какой судья им нужен? — спрашивала она отца. Такие вещи никогда не занимали внимание Ифтаха. Едва ли он думал когда-нибудь даже о собственных судейских правах. Он просто стремился к этой должности, потому что она сулила ему власть над всем народом.

Яала продолжала болтать, но он eё почти не слушал. Он вспомнил, как испугался, когда она заблудилась. И понял, как будет скучать, если отдаст eё аммонитам. Он уже сейчас завидовал этому принцу Меше.

Он взял себя в руки. Следует, наконец, все сказать ей. Ифтах заставил себя улыбнуться.

— Что ты сказала бы, если бы я предложил тебе отправиться к царю, который подарил тебе лютню? — спросил он осторожно.

— Мой отец прогоняет меня? — не поняла Яала.

— Никто тебя не прогоняет, — ласково посмотрел на нeё Ифтах. — Я просто хотел узнать, доставила бы тебе удовольствие поездка в Рабат к этому царю.

Яала немного подумала и просияла.

— Кажется, я догадываюсь, о чем ты говоришь, — сказала Яала. — Если Господь вступит в Рабат, ты возьмешь меня с собой?..

Ифтах устыдился своей неуклюжей хитрости, убедившись, насколько его дочь наивна. И страх закрался в его душу. В каком она окажется смятении, если он объявит ей, что собирается выдать eё замуж за принца из Аммона. Мысль, что такое замужество поссорит его с Господом, мучила и его. А Яала любила и почитала Бога eщё больше, eщё искренней — всем своим простодушным сердцем. Как это отразится на ней? Может, он добьется от Нахаша для нeё разрешения и дальше почитать Господа? Но все eё окружение на каждой трапезе будет призывать Милькома и приносить ему жертвы. Он, Мильком, — их бог, наделяющий Аммон благословением и проклятием. Как дитя найдет путь между двумя богами? Ты же сам, Ифтах, сбиваешь eё с пути своими дурацкими штучками. Сначала учил поклоняться Господу, предостерегая от подражания матери-аммонитке, и даже Мерибааля превратил в Эмина, а теперь готов посвятить eё служению Милькому?

Да, он слишком быстро поддался сумасшедшим мечтам. Ведь, по правде сказать, отдавать Нахашу свою дочь он не собирался. В тот момент он хотел лишь удержать царя от сражений. У Ифтаха нет другого пути — он и впредь будет служить Господу. А значит — продолжит войну.

Но ведь ему будут принадлежать обе страны, которые объединит наследник Нахаша. Должен ли он отказаться от них? Должен ли он отказаться от восточной державы?.. А может, он пришел сюда, в просеку, чтобы просто разузнать, что на сердце у его дочери?..

Терзаясь сомнениями, он произнес:

— Может, не Господь, а дочь Ифтаха победоносно въедет в Рабат…

И тяжко вздохнул. Он сам себе был противен. Надо ли так витиевато говорить с такой простодушной девочкой, как Яала? Она старалась понять его, потом, отказавшись от своего намерения, ответила, преданно глядя на него:

— Все, что делает мой отец — справедливо. И без перехода, по-детски, весело спросила:

— Эмин может поехать вместе со мной? Взвешивая каждое слово, Ифтах сказал:

— Может, конечно. Но ему придется сделать трудный для него выбор: между тобой и мной.

— А ты разве не поедешь? — испугалась Яала.

— Поеду, — ответил Ифтах. — Я буду приезжать к тебе, но не надолго. Ибо, если мы поедем в Аммон, то эта страна должна стать твоей родиной, а дом принца — твоим домом. А Эмин… Если тебе так хочется, я отдам его тебе.

Яала побледнела, губы eё задрожали.

— Но тебя у меня не будет… — едва слышно пролепетала она.

И в этот момент Ифтах понял, что хотел узнать. Она действительно искренне привязана к своему спасителю, но он для нeё — не больше, чем товарищ по детским играм. А его, своего отца, она любит. И сделает так, как скажет он. Если он отправит eё в Аммон, она поедет — из любви к нему. И даже если она забудет Господа, то его, Ифтаха, не забудет никогда.

С напускной бодростью он попросил Яалу все же сыграть ему на новой лютне. Ведь именно за этим они сюда пришли! Ему и в самом деле хотелось eщё раз услышать песню, которую она пела, когда его назначили судьей.

Яала раскраснелась от радости и засомневалась, удастся ли ей eщё раз подобрать столь удачные слова. Что ж, будут похожие… И она запела: «Слава Ифтаху, слава судье Ифтаху!.. С ним — милость Господа… Огонь Господа горит в его глазах…»

Ифтах смутился. Простая душа Яалы лучше, чем он, чувствовала, в чем источник его силы и успеха. В ней жила спокойная уверенность, что Господь благословил eё отца. И она не разделяла Ифтаха с Господом, когда она говорила с Ифтахом, она говорила с Богом. Она пророчествовала… А он, Ифтах, собирается послать eё на предательство. Болезненное чувство пронзило его: то, к чему он стремился, союз с Аммоном, обернется растворением Гилеада среди чужеземцев, врагов Господа. И сам он, как многие евреи Заиорданья, уже не будет израильтянином. Зилпа и eё сыновья по праву проклянут его, ведь он предаст свой род, свой народ и своего Бога.

Тем временем дочь приняла решение.

— Если моему отцу необходимо, — став серьезной, сказала она, — чтобы я поехала в Аммон, я буду счастлива хоть что-то для него сделать. Что я значу, отец мой, без тебя. Если я — часть твоих планов, стало быть, и часть тебя…

Ее преданность и смирение eщё больше смутили его. Нет, он не мог бросить eё на произвол судьбы. Он будет воевать с царем Нахашем.

Однако он не мог отказаться от своей восточной страны. И он сказал, наконец:

— Пока ничего не известно, Яала…

Гонцов из Аммона он отправил с дружеским, но двусмысленным посланием: «Ифтах, защитник восточного Башана, обращается к Нахашу, великому царю Аммона, к своему другу. Я далек от того, чтобы сказать тебе 'нет'. Но дай мне eщё время на то, чтобы сказать тебе 'да' и прислать свою дочь. Я должен успокоить своего Бога, чтобы он смирился и не излил гнев на меня и мою страну».

Глава посольской делегации внимательно выслушал его, долго размышлял, затем с достоинством поблагодарил и поцеловал его в бороду. Казалось, он удовлетворен. И делегация выехала назад, в Рабат.

Однако через три дня Ифтах получил известие, что послы по дороге повернули в другую сторону — направились на север, к Эраю, столице Башана.