"Владимир Леонович. Крик лебедя " - читать интересную книгу автора

Маяковский в издательстве, где тормозят его книгу:
- Я не проситель в русской литературе, я ее благотворитель.

К директору "Сов. писателя", недоброй памяти Лесючевскому, в его
кабинет на 10 этаже, я, после нескольких лет приличествующего автору
ожидания какого-то продвижения своей книги, пришел не с первого этажа -
пришел "сверху". Писатель первичен, издатель вторичен. Зависимое лицо -
издатель и т. д. Кажется, я внушил Николаю Васильевичу и это и еще кое-что.
Автор не просит - он дарит. Автор благотворит. Спасает, если угодно. Носи
это в себе, и не будет лишней житейской путаницы. Одна добрая душа, зная мое
тугое положенье, выхлопотала в Литфонде какую-то помощь. Там сунулись в
компьютер: Леонович не числится среди что-то получавших из кассы. И вот моя
трудность: надо написать заявление со словом прошу и словами о моем
бедственном положении. Не напишу - огорчу хлопотавшую за меня Галю
Корнилову. Напишу -...
Я написал, что принимаю с благодарностью мне предложенное чутким
Литфондом... (А совсем незадолго до этого Литфонд у меня был наглым и
разжиревшим от переизданий Корнея Чуковского, чью дачу в Переделкине посмел
оттягивать у внучки и дочери К. И., создавших там музей. Неблагодарность
учреждения, призванного благотворить, была чудовищна). - Почему вы не в
Союзе писателей? - спрашивает Лесючевский.
Я говорю: что это за Союз, который гробит лучших сплоткой нелучших?
Тогда я еще не знал, что Л. превзошел гэбистов в деле Заболоцкого,
доказав, что автор поэмы о земледелии - злейший враг народа.
Лесючевский-то - критик, литератор. Публичный мужчина, по слову Герцена.
Ожидая от меня просьбы - получает под дых. Выяснилось, что он знает мои
сибирские и московские "подвиги", да еще и с припиской какого-то стукача.
86 год. В доносе генерала гб Чебрикова Горбачеву, еще Генсеку цк, я -
антисоветчик, публично защищающий отщепенцев Войновича, Бродского, Галича.
Галич - приписка, но стукач ведь тоже хочет жить. Теперь с удовольствием
читаю телегу Чебрикова в книге В. Буковского "Московский процесс". Сегодня
эти подвиги можно привинчивать к пиджаку, а приписки прикалывать. Многое
стирается в памяти, но вот студентка мгу, копнув общественную жизнь
университета, обнаруживает в стенгазете филфака мою апологию Наташи
Гор-баневской, не известную самой Наташе, героине 1968 года (протест против
вторжения в Чехословакию). Скандал с моей публикацией относится к 58-му
году... Дорого яичко...
В 57-м - фестивальное лето - возникла моя Первая Любовь к любимому
всеми ведомству гб. Сослуживец мой по артполку был арестован, протоколы моих
допросов выявляют мою глупость и змеиную мудрость двух следователей. Но они
не могли ожидать от меня развернутого страниц на 20 парадокса: я тоже враг,
если враг мой друг Брейслер. Сашу освободили. Был год 57-й. Не 37-й, не
47-й.
Бег по живулькам не может быть подробным. Многое надо перескакивать,
иначе выйдет диссертация, "достояние доцента".
До сих пор я числю себя сотрудником репком а, хотя этой комиссии по
литнаследству репрессированных писателей уже не существует. Не скажу, где -
тут начинается виртуальность - Репком занимал комнатенку "три на два" с
бесценными рукописями уже покойных и еще живых узников ГУЛАГа. Не говорю,