"К.Н.Леонтьев. Moe обращение и жизнь на св.Афонской горе" - читать интересную книгу автора

христианином и какую я, грешный, пережил после этого долголетнюю и
жесточайшую борьбу, пока Господь не успокоил мою душу и не охладил мою
истинно-сатанинскую когда-то фантазию.
И победа духовного (мистического) рассуждения и чувства над
рассуждением рациональным, к которому приучили меня и дух века, и в
особенности медицинское воспитание, и мое пристрастие смолоду к естественным
наукам, эта победа тоже стоит внимания.
Что может больше повлиять в этом смысле: хороший, удачный роман или
откровенная, внимательно написанная автобиография?
Воображая себя на месте нетвердых в христианстве, полуверующих
читателей (это, кажется, самый верный прием), думаю, что автобиография.
Хороший, завлекательный роман, идеалистический, высокий по замыслу и
направлению, и вместе с тем в подробностях реально написанный, может,
конечно, иметь большое влияние. И тем более, что у нас истинно-православных
художественных произведений вовсе нет. Считать "Братьев Карамазовых"
православным романом могут только те, которые мало знакомы с истинным
Православием, с христианством Св. Отцов и старцев афонских и оптинских.
Но, во-первых, еще вопрос: хорошо ли я написал бы его? Хорошо ли в
смысле доступности общему вкусу? Ни одна из моих повестей, ни один из моих
романов не только не имели шумного успеха, но и не заслужили ни одной
большой журнальной основательной критической статьи (хотя все они, эти
романы и повести, были, по крайней мере, оригинальны, не похожи ни на
Тургенева, ни на Л. Толстого, ни, тем более, на Достоевского). Все отзывы
были краткие, как бы мимоходом; Даже и самые похвальные популярности моей не
увеличивали. Издавать их на свой страх никто не чувствовал особой охоты; это
было так постоянно, что и я давно совершенно охладел к таким изданиям и мало
думаю о них.
Опять скажу: я ли не умел заинтересовать большинство читателей;
обстоятельства ли сложились странно и невыгодно, не знаю; но если в течение
28 лет (от 61 года, например) человек напечатал столько разнородных вещей в
повествовательном роде и иные из них были встречены совершенным молчанием, а
другие заслужили похвальные, но краткие и невнимательные отзывы, то что же
он должен думать? Что-нибудь одно из трех: или что он сам бездарен, что у
него вовсе нет настоящего художественного дара; или что все редакторы и
критики в высшей степени недобросовестные люди, что даже те почитатели и
друзья его, которые на словах и в частных письмах превозносят его талант,
тоже недобросовестны и нечестны или беззаботны по-русски в литературном
деле; или, наконец, что есть в его судьбе нечто особое.
На каком взгляде из трех христианину полезнее и правильнее остановиться
в моем частном случае?
Признавать мне себя недаровитым или недостаточно даровитым, "не
художником" это было бы ложью и натяжкою. Это невозможно. Этого я никогда ни
от кого не слыхал. Такого решения и смирение христианское вовсе не требует.
В известные годы, созревши вполне и с огромным запасом житейского опыта,
человек не может даже не сознавать (одного сравнения достаточно), что он
добр, например, храбр, искусен в чем-нибудь, умен, физически силен, красив и
т. д. Это все дары Божий, и как таковые все они и отъяты могут быть Богом же
или, и сохраняясь даже, не принести, однако, человеку для загробной его
жизни ни малейшей пользы и даже могут принести вред, если будут не по учению
благодати развиты и направлены.