"К.Н.Леонтьев. Средний европеец как орудие всемирного разрушения " - читать интересную книгу автора

представлениях ее ничего нет оригинального и действительно нового, так Герцен
остыл и к рабочему, и отвернулся от него, как и от всей Европы, и стал верить
больше после этого в Россию и ее оригинальное, не европейское и не буржуазное
будущее. (Прав ли он в этом веровании - не знаю.)
Герцен хотел поэзии и силы в человеческих характерах. Того же хочет Дж. Ст.
Милль; идеал Прудона, т. е. всеобщая буржуазная ассимиляция, его ужасает; но он
предлагает невозможное лекарство: дерзкую оригинальность мыслителей, т. е.
своеобразие и разнообразие мысли на социальной почве, среди общественной жизни,
все более и более перестающей давать умам разнообразные и своеобразные
впечатления.
Умственная оригинальность теперь в Европе возможна только на четырех путях:
или
1) оригинальность и смелость отчаяния в будущности европейской или, по крайней
мере, в будущности собственной страны, как, например, у Ренана (смотр. Н Н.
Страхова "Борьба с Западом", т. I) или у Прево-Парадоля[3] ("La France
democratique"); или 2) отчаяние в будущности всего человечества, как у
последователей Шопенгауэра и Гартмана, заметим, что слова забытого всеми
Шопенгауэра, который писал и даже печатал свои произведения еще во время Гегеля,
возродились ныне в стране <пропущено слово в рукописи> философии, что в наше
время достаточной буржуазной ассимиляции и ученик его Эд. ф. Гартман
популяризировал это пессимистическое учение именно во времена повсеместного
усиления в действительной жизни эвдемонического прогресса всесветной демократии;
или 3) оригинальность европейской мысли должна искать себе какого-нибудь
вдохновения за пределами романо-германского общества, в России, у мусульман, в
Индии, в Китае, к чему попытки бывали уже не раз; или, наконец, 4) в области
мистической (спиритизм, медиумизм и т. п.; переходы в Православие или в иную не
западную веру и т. д.)

III

После Кабе, Прудона и Герцена обратимся к англичанину Дж. Стюарту Миллю, который
всего ждет от своеобразия и разнообразия людских характеров, справедливо
полагая, что при разнообразии и глубине характеров и произведения ума, и
действия людей бывают глубоки и сильны. Его книга "О свободе" именно с этой
прямой целью и написана; ее бы следовало назвать не "О свободе", а "О
разнообразии".
Милль сделал это или из осторожности, полагая, что в таком более обыкновенном
и
простом названии будет более приманки современной рутине, или он и сам ошибся,
считая необходимым условием разнообразного развития характеров полную
политическую и полную бытовую свободу; устранения всех возможных препятствий со
стороны государства и общества. Как англичанин со стороны государства он
спокоен; но нападает на деспотизм общественного мнения, на стремление нынешнего
общества "сделать всех людей одинаковыми".
"Общественное мнение в Англии - это не что иное, как мнение среднего класса,
-
говорит он. - В Соединенных Штатах это мнение большинства всех людей белой кожи,
во всяком случае большинство есть не что иное, как собирательная бездарность
(une mediocrite collective)".
"Все великое, - говорит он в другом месте, - было в истории сделано отдельными