"К.Н.Леонтьев. О всемирной любви " - читать интересную книгу автора

эти турки, которых я вижу, ничего такого не делали,- за что же их оскорблять?"
-
то я верю в это православное русское добродушие. Я понимаю, что та сторона
учения Христова, которая говорит именно о прощении, то есть о самом высшем
проявлении этой нравственной любви, дается русскому народу легче, чем
какому-нибудь другому племени. Положим, и к простолюдину русскому можно здесь
придраться: у одного - лень, у другого - все слабовато, в том числе и
мстительность и гордость не выразительны; третий - сам не знает, что ему нужно
делать; у четвертого - равнодушное отношение ко всему, кроме своих личных
интересов. Но это уже тонкие психологические оттенки. И распространению
христианства служили не одни только высокие побуждения, а всякие, ибо "сила
Божия и в немощах наших познается"[11][11]. Но когда наш харьковский европеец
или калужская француженка любезничают с унылым или угрюмым мусульманином, я
впадаю в искушение... Я знаю, этот европейский Петр Иванович или эта французская
Агафья Сидоровна делают это не совсем спроста: боюсь до смерти, что у них, хотя
полусознательно, но мелькают в уме газеты, западное общественное мнение, "вот мы
какие милые и цивилизованные!" Тогда как по-настоящему надобно сказать себе:
"Какое нам дело до того, что о нас думает Европа?" Когда же мы это поймем?!
Итак, говорю я, любовь может быть прежде всего двоякая: нравственная, или
сострадательная, и эстетическая, или художественная. Нередко, я сказал, они
действуют смешанно. В речи г. Достоевского, по поводу Пушкина, эти два чувства
-
совершенно разнородные и в жизненной практике чрезвычайно легко отделимые -
вовсе не различены. А это очень важно. Лермонтов и другие кавказские офицеры,
сражаясь против черкесов и убивая их, восхищались ими и даже нередко подражали
им. Точно такое же отношение к горцам мы видим и у староверов казаков, описанных
гр. Львом Толстым[12][12]. Этот же романист представил нам примеры подобных
двойственных отношений русского дворянства к французам в эпоху наполеоновских
войн[13][13]. Черкесы эстетически нравились русским, противникам своим. Русское
дворянство времени Александра I восхищалось тогдашними французами, вредя им
стратегически (а следовательно, и лично) на каждом шагу.
Речь г. Достоевского очень хороша в чтении, но тот, кто видал самого автора и
кто слышал, как он говорит, тот легко поймет восторг, охвативший слушателей..
Ясный, острый ум, вера, смелость речи.. Против всего этого трудно устоять
сердцу. Но возможно ли сводить целое культурное историческое призвание великого
народа на одно доброе чувство к людям без особых, определенных, в одно и то же
время вещественных и мистических, так сказать, предметов веры, вне и выше этого
человечества стоящих,- вот вопрос?
Космополитизм православия имеет такой предмет в живой личности распятого Иисуса.
Вера в божественность Распятого при Понтийском Пилате Назарянина, который учил,
что на земле все неверно и все неважно, все недолговечно, а действительность и
веко-вечность настанут после гибели земли и всего живущего на ней,- вот та
осязательно-мистическая точка опоры, на которой вращался и вращается до сих пор
исполинский рычаг христианской проповеди. Не полное и повсеместное торжество
любви и всеобщей правды на этой земле обещают нам Христос и его апостолы, а,
напротив того, нечто вроде кажущейся неудачи евангельской проповеди на земном
шаре, ибо близость конца должна совпасть с последними попытками сделать всех
хорошими христианами...
"Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет
их