"К.Н.Леонтьев. Хамид и Маноли" - читать интересную книгу автора

Такова была судьба его! Подружился он с турками, принял на душу свою
большой стыд и грех большой и погиб.
Вся семья наша была несчастливая.


II

О самой себе мне много нечего рассказывать. Я через три года после
того, как утонул отец, вышла замуж, а через год после свадьбы овдовела. Муж
мой - Янаки, был каменьщик, и его задавила скала: обрушилась на него, когда
он работал.
Пока он женихом был, с полгода мы жили очень хорошо, и вышла за него
замуж - тоже хорошо жила.
Первый раз увидала я его у нас на одной свадьбе в деревне. Он был из
другого села. Пришел, стоит широкоплечий такой у стенки, облокотился и
смеется, глядит на нас. Был в то время карнавал; мальтийцы-носильщики в
Ханье пели и плясали, и наши молодцы выучились у итальянцев наряжаться - кто
медведем, кто доктором, кто кавассом консульским в арнаутской фустанелле.
Говорят наши паликары: "Нарядись, Янаки, и ты!" "Детские, говорит, это вещи,
я не стану наряжаться!" А сам искоса на меня глядит. И мне он понравился.
Стал он в нашей Анерокуру работать и к матери пришел. Мы его кофеем угощали,
и я тогда же про себя думала: "Никак вышла мне хорошая судьба!" Он хоть был
и каменьщик, а дом у него свой был и одевался он по праздникам в тонкое
голубое сукно очень чисто. Щеголять любил. Я тоже хитрая, знаю по какой
дорожке он под вечер ходит с работы; сегодня нет, завтра нет, а на третий
день и пойду по этой дорожке.
- Добрый вечер, Катерина! - и если нет никого и руку пожмет крепко.
Такой он был видный из себя и молодец всем. Наши критские, правду надо
сказать, красавцы все. Еще Янаки был лицом хуже многих; да вот - я его
любила!
Раз шел он мимо нас и показал мне, что у него пуговица на рукаве
оборвалась. "Сирота я здесь, Катерина, кто мне в Анерокуру пришьет?" Я
говорю: "Я тебе пришью!" И пришила. А когда нагнулась к руке его зубами
нитку откусить, у него рука как вздрогнула, и он сказал мне: "Люблю я тебя
душа, Катйнко, больше всего света Божьего!"
Сказали мы матери; матери что же? Слава Богу - судьба дочери вышла!
Стал Янаки к нам ходить каждый день, часы серебряные мне подарил, платье
шолковое, а платочков головных и не сочтешь сколько!
И домик наш сам починил; по праздникам соберем других девушек, и он
приведет молодцов, и танцуем все на террасе... На это у нас свободно.
Отец мой сказывал, помню, что в Янине девушки и на улицу не выходят, и
причащаются ночью, а днем и в церковь даже не ходят, чтобы не видали их
мужчины, а разврату, говорят, там много. У нас не так: гулять и плясать, и
говорить можно, и смеяться; знай только честь свою храни... А не сохранишь
честь, - либо убьют, либо всю жизнь будет стыд... Веселились мы с Янаки и до
свадьбы и после свадьбы жили хорошо. Только как женился он на мне, говорит
мне сурово: "Я ревнив, Катерина. Помню песенку, что поют у вас в Анерокуру:
Я тебя убью, собака ты, Катерина!
- Не ревнуй, - говорю я. - На других я и смотреть не стану.
И стали мы жить как голуби; мула он для меня купил и на праздники в