"К.Н.Леонтьев. Исповедь мужа (Ай-Бурун)" - читать интересную книгу автора

окружили нашу коляску, осыпали нас цветами и проводили на рысях до самого
крыльца.
Мы благодарили их, угощали кофеем и фруктами, жалели, что они не пьют
вина. Зато вина вдоволь выпили русские дворовые, которых собралось меня
поздравить человек до двенадцати из соседних экономии. Они пели и плясали, и
татары плясали на площадке перед домом, а русские смотрели. Море опять было
тихое, бледно-лиловое; луна начинала слабо светить в стороне; по решотке и
колоннам нашего балкона уже распускались ползучие цветы, а за морем чуть был
виден розовый отблеск зари. Добрая мать наша, полуживая от умиления, сидела
на балконе; Лиза внизу на ступеньках пела с русскими девушками "Во лузях, во
зеленыих лузях"; татары собрались кучкой под кипарисами; а я? Я - что
чувствовал в этот миг!

17-го апреля.
Однако небольшое облако набежало на мое счастье. Пока пели и плясали
люди, пока мы ехали в коляске, пока я смотрел на мать и любовался (клянусь,
только любовался!) на Лизу, я был счастлив чуть ли не чужим счастьем. Да!
радость моя смутилась при одной мысли, что я в самом деле муж, а не только
покровитель. Лиза моя! Когда ты вчера принимала покорно и серьезно мои
презренные, нерешительные ласки, ты не знала, моя дочь, что твой друг
отступает в ужасе от своих святотатственных прав!
Мне ли следует окончить весну ее жизни? Мне ли сделать ее матерью! Мне
ли?!
Что я приношу ей, кроме теплой дружбы? Законные права? Отдать первые
чувства девы не божественной страсти, а печальной дружбе и правам... Боже!
дай мне силы быть счастливым!

20-го апреля.
Сегодня поутру я вышел рано на крыльцо и спросил себя еще раз: зачем я
женился? Но провидению угодно было вразумить меня. Около крыльца распутался
роскошный махровый мак. Еще вчера весь цветок был завернут в зеленые листья
бутона. Я знаю, зеленые листики эти отпадают, когда цвет распутался в полной
красоте. Такими листиками для нее буду я со всем моим до поры до времени.
Придет время, и отпаду и высохну!

25-го июня.
И за то благодарю, что она не показывает мне любви. В ней ничего как
будто не изменилось. Все та же Лиза. Слава Богу! Что бы я должен был думать,
если бы она хоть раз обняла меня страстно или бы томно прижалась к моему
плечу? Дурной вкус? Притворство? Презренное получувство привычки? И то, и
другое, и третье! Один раз она рассеянно поднесла мою руку к губам своим. Я
оттолкнул ее и сказал ей с таким гневом: "никогда, Лиза, никогда!", что она
смутилась и ушла. Я выждал минуту и просил у нее извинения за мою грубость.
- Я не буду, если я вам так противна, - сказала она.
- Не ты противна, дитя мое, а я сам себе противен! Придет время, когда
ты поймешь меня.
Она просила меня говорить ей всегда, чем я недоволен; я отвечал ей:
- Я, Лиза, всем доволен. Довольна ли ты?
- Живу, - сказала она угрюмо. - Я еще никогда так не жила... Что мне?
Сад есть, гуляю; рояль есть, играю и пою; корова есть - дою корову... Верхом