"К.Н.Леонтьев. Исповедь мужа (Ай-Бурун)" - читать интересную книгу автора

2-го сентября 1853.
Однако надо бы ей помочь. Я люблю женщин, которые любовью испортили
свои дела. Покажу ей, что она не ошибалась, когда назвала меня добрым. Пошлю
ей 500 рублей? Нет! больше пошлю; разочту средства и пошлю больше. В Малую
Азию или опять в Вену хотел съездить? Не съезжу. Тем лучше!
А ведь в доброту нельзя не верить: она единственная вещь несомненной
цены, и для той и для другой стороны. Шевелит так сладко, когда подумаешь:
"У нее и кофе не на что было купить вчера; на дочери рубашки порвались;
прислуга уже грубит". И вдруг с почты объявление - 500 рублей. Нет, 800! Это
еще лучше, еще веселее!

25-го сентября того же года.
Я наказан за порыв. Катерина Платоновна заплатила долги, оделась, одела
дочь и приехала сюда. Она хочет обратиться к княгине К*** (которой белый
дворец с башнями в шести верстах от меня) с просьбой выхлопотать ей казенное
пособие и землю для идеального училища. И вместе с тем благодарить меня!..
Слава Богу, она остановилась в городе.

30-го сентября.
Был в городе. Ездил верхом и заехал к ним. Кроткая, милая женщина. Мне
нравится даже ее сентиментальность и простодушная риторика ее речей. Дочь
хороша. Жалко! Пригласил их к себе, пока ей надо хлопотать у княгини.
Княгиня обошлась с ней грубо. Та приехала на татарской телеге, насилу
добралась к вечеру; сошла с горы вниз в сад, одна по незнакомой дороге, в
темноте; а княгиня выслала ей сказать, что сегодня принять не может. На
южном берегу в 25 верстах от города! в 10 часов вечера! Катерина Платоновна
поднялась в гору без провожатого, отыскала татарскую деревню, ночевала там и
на другой день ее еще заставили ждать до полудня. Княгиня велела ей написать
свой проект, и я, хотя и не верю в успех, взялся помочь ей. Пусть поживут у
меня пока: и к княгине ближе, и даром.

15-го октября.
Княгиня обещала хлопотать. Катерина Платоновна мне нравится теперь.
Лиза (дочь зовут Лизой; славное, доброе, русское имя!) занимает меня игрой
на рояле и пением... Мне нравится также, что у нее углы глаз наружные
опущены книзу, глаза мрачные и глубокие. Дай Бог ей счастья! А мать не
раскаявается в своем прошедшем. "И я, говорит, рвала розы без шипов - было
время!" К ней эта чувствительность идет. Привычка к зависимости от чужих
оставила навек на добром лице ее любезную улыбку; за обедом она на маленький
кусок хлеба, который нежно отложила, смотрит с чувством, и стакан квасу,
который скромно налила, она не подносит спереди прямо ко рту, а обернется
вбок и как бы спешит сама вежливо навстречу. Что ж, это оригинально! Вчера
Катерина Плато-новна рассказывала мне много про Лизу. Она, по ее словам,
друг слабых и гроза притеснителей. Рассказывала, как Лиза разбила большую
алебастровую куклу об любовницу отца, которая вздумала грубить матери. Отец
хотел ее высечь. Она не скрывает от меня поведения своего покойного мужа;
она видит, что я без того все почти про них знаю; может быть, даже она
думает, что я слышал об нем хуже, чем было, и часто повторяет: "несмотря на
все эти пороки, в нем было столько души и благородства!"