"К.Н.Леонтьев. Исповедь мужа (Ай-Бурун)" - читать интересную книгу автора

бесполезной душе - любви чистой, бескорыстной, родительской любви!

20-го июля.
Конечно, я бы мог жениться. Не далее, как в Ялте есть молодая девушка.
Я очень люблю, когда она в розовом холстинковом платье качается на большом
кресле. Она небогата; русская; глаза у нее игривые, темные; щоки нежные и
румяные; стройна; к музыке способна; умна. В комнатах у них много цветов;
почти под окнами кипит море; чай она делает прекрасно, масло свежее; мебель
скромная. Раз кто-то играл на гармонии, а солнце садилось за горами; она
качалась, а я смотрел на нее - и думал... Я выходил от них не раз умиленным
и возвращался с радостью. Так мирно и сладко у них! Дочь шьет, мать шьет,
отец вздыхает; часы, и те без звука идут и бьют глухо... Какая она хозяйка!
Как шьет все сама! Какие дельные книги читает и как мила, кудрява, молода!..
Но у них много родных, и все недалеко отсюда. Я перестал ездить. Да и стар я
и душою и на лицо; жаль губить девушку; жаль соблазнять садом, кипарисами,
мраморными ступеньками, коврами. И недостало бы у меня никогда жестокости
оторвать ее от родных и друзей, - так пусть хоть достанет твердости
удалиться. Теперь я почти дух; я не дворянин, о чине своем никогда не слышу;
едва ли изредка слышу имя и отчество. А с ней и с родными вернулось бы все.
Надо платить иногда тоской за свободу!

1-го сентября 1853. Аи-Бурун.
Вчера я получил письмо от Катерины Платоновны С***, моей двоюродной
сестры, которая была замужем за итальянцем. Не знаю, как ее назвать, -
странная женщина или бедная, или счастливая женщина? Муж ее был красавец и
буян; он прожил все ее имение, был на нашей службе и убит три года тому
назад на Кавказе; она осталась в бедности с пятнадцатилетней дочерью.
Присутствие ли этой дочери возбуждает ее силы, или она рождена так, во
всяком случае, она строит такие широкие планы, которые бы многих испугали.
Она знает мой Аи-Бурун и предлагает мне предпринять вместе дело: настроить
домиков по саду и долинкам, завести водолечебное заведение, купальни
морские, гимнастику и открыть гигиенический пансион для слабых детей. Она
будет директрисой этого училища.
Дети будут и учиться, и купаться, и здоровье укреплять, и привыкать к
хозяйству. Мы будем им показывать полезные травы; они будут работать; они
будут счастливы, честны, богобоязненны и свежи. Хорошая мысль! И на это дело
я должен положить, по ее расчету, всего тысячи три. Понемногу, говорит она,
заведем все.
"Вы, - пишет она, - нашли бы, наконец, случай приложить к делу ваши
познания, вашу небесную (?!?) доброту; ваше одиночество и бездействие
погубят в вас все живые начала, которыми так щедро одарил вас Бог".
Бедная! (как же не назвать ее теперь бедной?) она льстит мне, чтобы
заставить меня войти в ее планы. Если б моя доброта была так небесна, я бы
не продал своих крепостных крестьян Бог знает в какие руки, чтоб избавиться
от них и купить эти кипарисы, этот берег, эти безответные камни. Но пусть я
добр, - только с чего она взяла, что я решусь наполнить мой сад детьми,
которые будут кричать, ссориться, лениться, своенравной прислугой,
родителями, которые будут приезжать и любоваться на своих детей? Если бы
даже это дело дало нам после десятки тысяч дохода, так я за эту цену не
продам свою свободную скуку!