"К.Н.Леонтьев. Пасха на Афонской Горе " - читать интересную книгу автора

духовного опыта! Они ждут не дождутся очереди излить души свои перед
старцами!
Они пришли сюда признаваться в самых тонких "искушениях", открывать
самые затаенные "помыслы"; или выразить свое отчаяние, если телесный подвиг
поста тому или другому из них не по силам; быть может, даже сознаться в
минутном раскаянии, что стал монахом, в преходящем, но мучительном порицании
монашества и сурового устава святогорских киновий. Или еще в худшем - в
гневе и ропоте на самого этого старца за его требования. Именно на это-то и
ответят им с любовью великого опыта, и посмеются немного, и расскажут
что-нибудь подобное или из своей прошлой жизни, или из преданий.
Но вот близится к концу своему плавание по "великому и бурному морю"
глубокой, разнообразной и таинственной борьбы могучего духа с бессильной и
многострастной плотью.
Настает "Великая неделя" страданий.
И в честь Христа, во славу Божию человеческие усилия становятся еще
более жестокими... Службы церковные еще длиннее и беспрерывнее, пища еще
ограниченнее, время сна и роздыха еще короче. Нравственные требования
аскетически настроенной совести еще неумолимее! И тут-то с особенной
ясностью и случается видеть, как может действовать сильная вера и
аскетическая выработка на изможденную плоть!
Нас, мирян-поклонников, на Святой Горе было тогда (в 71-м году)
довольно много; были крестьяне, купцы, были священники из России; было
двое-трое дворян, было двое юношей издалека: молдаван с Дуная и грек из
Эпира; соседних болгар, работавших по разным обителям, собиралось много в
Руссике на большие службы Страстной недели. И все эти миряне охотно, но,
конечно, болезненно несли великопостные тяготы.
В Великую пятницу в соборном всенощном служении участвовал и старший
русский духовник о. Иероним. Я жил уже давно на Афоне и ни разу не видал его
служащим. Он и тогда уже был очень слаб, страдал опасными и тяжкими
недугами, не раз, к ужасу всей братии, приближавшими его к могиле; ел очень
мало и целые дни и ночи был занят выслушиванием "откровений"[1], хозяйством
монастыря, чтением духовных и даже светских серьезных книг, чтобы быть на
уровне современных понятий, и, сверх всего этого бремени, он не мог, как
влиятельный человек и духовный начальник в единственном русском монастыре,
имеющем представителя в святогорском Протате (Синоде), устраниться вполне и
от некоторого невольного участия в международных вопросах и движениях,
отражающихся на Святой Горе неизбежно, вследствие общей запутанности дел
Турецкой империи. Волей-неволей, нередко вследствие внешних давлений, о.
Иерониму приходилось не быть ничему чуждым, ибо он был незаменим, и в глазах
всей русской братии, начиная с архимандрита - покорного ему постриженника и
сына, и в глазах поклонников, и во мнении посольства нашего, консулов и даже
многих единоверцев наших на Афоне: греков, болгар и румын. Когда же ему
оставалось время для богослужения и где же было взять для этого в
обыкновенные дни телесных сил?
Но в эти великие дни искупительных страданий мощный дух великого старца
побеждал изнемогающую плоть. В Великую пятницу мы видели о. Иеронима
служащим.
Мы все удивились; мы восхищались внезапно проявившеюся в нем бодростью
телесной; он вдруг помолодел, как будто вырос: на красивом, поразительно
строгом, необычайно выразительном и твердом лице несказанно-чтимого и