"К.Н.Леонтьев. Сфакиот " - читать интересную книгу автора

будут свободны после этого. Я, говорит, говорю каждый день; но народ у нас
хитрейший, не верит, и все знает, что ему нужно; знают они, что Франция
имеет право в Турции католиков и уни-тов как своих подданных защищать, и не
слушают меня. Впрочем, я с полгода тому назад начал одно дело для спасения
народа, но не знаю еще, будет ли плод от моих трудов"... Тогда он не
открывал, какое это дело. Но позднее узнали мы, что он на остров Сиру, где
русский консул был, писал, что здесь также необходимо русский флаг поднять и
тогда пропаганда эта кончится. Послушались его, и в тот самый год, как
капитан Коста стал ездить с нами часто в Канею, незадолго до этого приезда
нашего, приехал в Крит русский консул, и дело католиков начало портиться.
Паша подружился с русским консулом, стали они вместе стараться, и паша скоро
потребовал от французского консула и от мсьё Аламбера, чтоб они объявили на
бумаге, что те критяне, которые унитами станут, французскими подданными от
этого не сделаются, а все будут турецкими райями, как прежде. Французы эти -
посмотри какое лукавство! - видев, что отказать паше в таком законном деле
нельзя, написали объявление и повесили его во франкской церкви не на виду, а
за дверями, в темном углу. Входят люди в церковь, дверь отворена, и
объявления не видит никто. Однако Вафиди и Никифор постарались объяснить это
людям; люди отыскали за дверью объявление и стали читать. "Не будет
настоящей защиты от Наполеона в делах! На что ж ходить к франкопапасу,
только грех!" И перестали ходить и каялись у епископа, кланялись ему. Зовет
тогда нас с братом Христо однажды доктор Вафиди и говорит: "Паликары мои,
что делать! У мсьё Аламбера остался список в тетрадке всех людей, которые
записались унитами. Им теперь это неприятно и невыгодно... Не придумаете ли
вы, молодцы умные, как бы эту тетрадку украсть у него". Брат смотрит на меня
и смеется: "Яни может", - говорит он... Я не понимаю, что он говорит...
Потом, когда мы от доктора вышли, Христо говорит мне:
- Тебя итальянка маленькая любит, не украдет ли она для тебя... - А я
ему на это умнее его придумал и говорю: "На что итальянка, пойдем сами; -
притворимся, будто записаться хотим, и украдем... У мсьё Аламбера окно
низкое, в нижнем этаже. Так займи его разговором, а я украду. Или я займу
разговором, а ты возьми и в окно беги, если в дверь трудно будет..." Брат
говорит: "Однако и ты умен, я вижу..." "Зачем же мне быть глупым", - отвечаю
я. И мы пошли к мсьё Аламберу. Согласились было на первый раз хоть так
высмотреть все и потом уж, что Бог даст. Однако кончили все вдруг очень
легко.
Приходим. Мсьё Аламбер принимает нас ласково; по-гречески говорит
хорошо, хоть и не чисто, а все знает. Важный из себя, бритое все лицо;
полный мужчина, как будто приятный.
"Добрый день вам, дети мои, добро пожаловать". Так все тихо и прятно.
"Садитесь". Сели. Отсюда-оттуда начинается разговор. Христо жалобы разные на
турок, на бедность нашей земли в горах... Мсьё Аламбер как узнал, что мы
сфакиоты, обрадовался: "А! вы оттуда!.. Хорошо!.. Знаменитые горы ваши...
Прекрасно! Прекрасно..." И от радости на кресле стал сидеть непокойно: и так
сядет, и так пересядет, бедный... А мы ему уже как своему священнику:
Геронта-му Геронта-му...[10]. Дело подвигается. Брат говорит, а я смотрю на
стол его и на бумаги, и на окошечко, на улицу. Народ ходит... Пускай.
Наконец и о вере заговорили, зашел разговор. Христо говорит: "Клир у
нас плох; ни от турок не защищает, ни жить нас не учит хорошо. Мы очень
несчастны от этого. Такие помыслы бывают!.. Очень неприятно это"... Мсьё