"К.Н.Леонтьев. Сфакиот " - читать интересную книгу автора

Аламбер за наших попов сейчас вступается. "Не судите строго ваш клир...
Бедность, рабство, неученость... простота... Нет, есть у вас очень хорошие,
очень прекрасные иереи... Почтенные; только незнание, незнание одно и
бедность... Нам ведь легче, говорит, католикам, у нас святой отец, преемник
Св. Петра, он ни от кого независим... Он всегда защитить нашу паству поэтому
легче может... А не достоинство это наше или пороки греческого
духовенства... Что же, церковь, к которой вы принадлежите, церковь
апостольская тоже... Ее надо уважать... И обряды у вас прекрасные... Очень
хорошие... мегалопрета,[11] говорит... Только одного у вас недостает...
Надо, чтобы был один пастырь у стада... Больше ничего..."
Брат тогда прямо говорит: "Я давно это думаю, и вот младший брат со
мною согласен. Запишите нас в книжку вашу".
Мсьё Аламбер встает, книжку берет и садится за стол. Я смотрю через
плечо ему. Вижу, там у него Маноли - одеяльщик; Маврокукули Петр - столяр...
Никола - сеис, и все имена, имена и по-гречески и по-франкски записаны. Пока
он писал, мы с братом переглянулись, и Христо показывает мне глазами и
руками карту большую на стене и на себя показывает; а мне показывает на
тетрадку и на окно. Я понял. Как только мсьё Аламбер кончил, Христо говорит
ему: "Извините, геронта мой, я хочу у вас спросить, где на этой карте Рим и
где Иерусалим написаны..." Поп любезно поспешил с ним к карте и говорит:
"Это как сапог - это Италия". А брат: "Я знаю, Италия как сапог - это наш
учитель говорил..."
А я в эту минуту схватил тетрадку и в окно. Слышу только мсьё Аламбер:
"Боже мой! Боже!" А тут и брат за мной вслед в окно выпрыгнул.[12] На улице
в эту минуту людей было мало: оглянулись и пошли, а мы к доктору. Его нет
дома. "Где?" "У Никифора". Мы туда. "Вот тетрадка!" Вот была радость всем, и
смех, и похвальба... Люди просто давились от смеха и радости... Никифор
опять нас хвалил. А доктор обнял нас, целовал и сказал Никифору: "Вот
паликары. Вот греки! Вот эллины! Вот христиане! Таких, таких я хочу!.. Бог
видит, кир-Никифоре, что я жалею, зачем мои дочери еще малы для них... Я бы
за любого из них отдал дочь и гордился... И что есть денег - все бы отдал!..
Что ты на это скажешь, Никифоре, друже мой?" А Никифор вдруг ему на это
очень сурово: "У всякого свой вкус... и свои интересы... Расти дочерей и
отдавай их кому хочешь, мне что... А насчет тетрадки это очень хорошо они
сделали".
Тут я увидел, что брат мой правду говорит: "Нельзя свататься!" Лицо
стало у Никифора ужасно сердитое.-
Франкопапас бедный жаловался на похищение, но мы на другое же утро
уехали к себе в горы, и нам за это ничего не сделали. Сам паша, говорят,
очень смеялся нашему искусству, и люди все в городе нас хвалили за это. Паша
не хотел (и доктор Вафиди так говорил) потворствовать франкам; все старался,
чтобы с нами, греками, самому жить получше и заслужить у нас хорошее имя, а
потом уже сжать нас крепко. И точно он был управитель хороший; но разве
угодит турок когда христианину! Это невозможно... Христианин не может забыть
старое зло и нового зла боится.
Ты сама, Аргиро моя, слышала много о старых турецких обидах. Я же тебе
скажу только одно теперь для примера. Не помню я когда, только на островах
было восстание. Знаешь ли, что тогда делали турки? Они на наших монахов
надевали узду и седло ослиное и ездили на них верхом и били их, заставляя
бежать, пока те падали и умирали. Об этом есть в книгах. Да!