"К.Н.Леонтьев. Сфакиот " - читать интересную книгу автора

место дикое, опять открываю ей рот. Так вот мул мой всеми четырьмя ногами
поскользнулся вдруг. И где же? На большом гладком камне, с наш двор
величиной и вода через него бежит, и весь он мокрый. Христос и Панагия! Но
сказано, мул наш сфакиотский был, не упал и опять побежал вперед. Я тогда
открыл ей на лице капу, нагнулся пониже к ней и гляжу. Лицо ее при луне все
так хорошо видно белое! Я гляжу на нее близко, и она смотрит на меня глазами
своими большими. Мне показалась она точно маленькое дитя, которое еще не
умеет хорошо говорить, а лежит на руках у матери лицом кверху и на мать
глядит. Вдруг мне стало очень ее жалко, и я спрашиваю у нее тихо: "Чего ты
желаешь, коконица моя? Хорошо ли тебе так лежать?" Она и слова на это мне не
ответила. Все молча вверх смотрит. Я поглядел направо и налево. Брат
впереди, другие не смотрят; я нагнулся еще пониже и тихонько поцеловал ее.
Раз, и два, и три. Она лежит как мертвая и все мне глядит в глаза. Мне стало
как будто стыдно, и я оставил ее в покое.
Взобрались мы потом потихоньку на высокую скалу один за другим; выехали
на ровное место между горами, ехали тихонько с полчаса и приехали к ручью.
Брат говорит: "Пусть отдохнут теперь мулы, и она пусть успокоится, здесь на
седло ее уже одну пересадим".
Так мы решили. Сошли с мулов, стали воду пить, а ее, Дфродиту,
развязали, коврик с седла на земле ей расстелили; брат говорит: "Посади и
ее!" Я ее на руки как маленькую взял и посадил у ручья на ковре, завернул ее
в капу и говорю ей:
- Не простудитесь, деспосини[17] моя! Она все молчит.
Потом вздохнула и говорит: "Дай мне воды!" Мы обрадовались все, что она
наконец заговорила, и друг у друга тазик серебряный отнимаем, кто напоит ее.
Я напоил. Рад, что живая!
Стали ребята улаживать ей попокойнее сиденье на том лишнем муле,
которого для нее взяли, наклали сколько могли помягче. А я около нее стою и
смотрю, чем бы еще ей услужить и чем утешить.
Она долго опять молчала; и личика ее не видать в башлыке. Только
вздыхает. Потом вдруг я слышу: "Яни! тебя ведь Яни зовут?" Я говорю с
радостью: "Да! государыня, Яни слуга ваш". Она мне опять тоже: "Дай мне
воды!"
Выпила и спрашивает:
- Яни, ты скажи мне, зачем вы меня увезли? Выкуп с отца взять хотите?
Я отвечал ей:
- Не знаю, милая госпожа моя, это не я, а брат мой Христо тебя увозит.
Он мне старший брат, я ему помогаю. И что он мне скажет, то я и делаю.
Она опять замолчала.
Когда все на седле изготовили, поднял ее сам брат Христо на руки и
посадил на седло по-мужски. Она не противилась, ножки ей вставили в ремни
повыше стремян, и она сама подавала ножки и говорила: "Повыше, повыше!", а
потом: "Хорошо!" И сама взяла узду в руку и поехала с нами вместе.
Тут уж мы были в месте вовсе диком, и никто ее крика услышать не мог, и
мы все повеселели страх... и Антоний говорит нам:
- Будем теперь песни петь!
- Будем!
И запели все громко и поехали понемножку вперед: трах-трах, трах-трах.
И песни! и песни! Луна светит на дорогу. Я еду с ней рядом и думаю: "Сделали
мы дело теперь!"