"Михаил Юрьевич Лермонтов. Примечания к драмам" - читать интересную книгу автора

соглашаются, что эти пьесы лучше идут, нежели там, и что Мочалов в многих
местах превосходит Каратыгина".
Мастерство Мочалова высоко ценили Белинский и Герцен. На примере
исполнения Мочаловым роли Карла Моора Белинский, подобно Лермонтову,
доказывал преимущество игры Мочалова перед манерой петербургского трагика В.
А. Каратыгина (см.: Белинский, т. 2, стр. 105-107). Вместе с тем, как и
Лермонтов, Белинский и впоследствии Герцен отмечали в качестве существенного
недостатка Мочалова "неровность" его игры, неумение всегда в полной мере
владеть собой и добиваться одинаково высокого уровня исполнения. "Он знал,
что его иногда посещает какой-то дух, превращавший его в Гамлета, Лира или
Карла Моора, и поджидал его", - писал о Мочалове Герцен (А. И. Герцен. Былое
и думы. Гослитиздат, Л., 1946, стр. 774).
"Моя душа, я помню, с детских лет...". Здесь Лермонтов вводит в
качестве стихотворения Арбенина строфы из своего стихотворения "1831-го июня
11 дня", написанного независимо от драмы "Странный человек". В драме трем
строфам этого большого стихотворения придан вид законченного произведения.
Отдельные строки отрывка, помещенного в "Странном человеке", несколько
отличаются от текста стихотворения "1831-го июня 11 дня".
"К чему волшебною улыбкой" - стихотворение, очевидно, специально
написано для драмы "Странный человек".
"Я видел юношу: он был верхом...". Здесь с некоторыми изменениями
приводится стихотворение Лермонтова "Видение". По первоначальному замыслу
(текст тетради XI) стихотворение должно было войти в драму не целиком.
Композиция его мыслилась здесь, очевидно, следующим образом: 1) стихи "Я
видел комнату: в окно светил ~ Не получить ответа на моленья" должны были
составить начало, 2) стихи "К чему мне приписать виденье это? ~ Влияние на
сердце и судьбу..." - концовку (см. "Варианты").
Сцена V. Антикрепостническая направленность драмы "Странный человек" с
особенной силой выразилась в сцене V. Факты издевательства помещиков над
крестьянами, беззаконий и произвола вызывают у свободолюбивого юноши
Владимира Арбенина горькие мысли о положении отечества, чувство негодования
против крепостного права и социальной несправедливости вообще.
В сцене V начинается разоблачение Дмитрия Васильевича Белинского,
окончательный приговор над которым произнесен в сцене XII устами Арбенина,
заявившего о Наташе и ее женихе: "пускай закладывают деревни и покупают
другие... вот их занятия!".
В изображении ужасов крепостного права отразились личные впечатления и
воспоминания поэта о жестокостях пензенских помещиков, соседей его бабушки
(см.: В. С. Нечаева. В. Г. Белинский. Начало жизненного пути и литературной
деятельности. Изд. АН СССР, 1949, стр. 307-326; А. Храбровицкий. Дело
помещицы Давыдовой. "Литературное наследство", 1951, № 57, стр. 243-247).
Единством реальной основы изображенных в "Странном человеке" событий и
антикрепостнической направленностью объясняется явная близость драмы
Лермонтова к трагедии В. Г. Белинского "Дмитрий Калинин", написанной
незадолго до "Странного человека", в конце 1830 года. Лермонтов мог знать
драму Белинского, которая в рукописи ходила среди студентов Московского
университета, однако факт знакомства Лермонтова с этим произведением не
установлен. Как и Лермонтов, Белинский стремился изобразить действительное
положение крестьян, опираясь на факты, известные ему из наблюдений над
жизнью крестьян Чембарского уезда Пензенской губернии, где он провел свое