"Михаил Юрьевич Лермонтов. Вадим " - читать интересную книгу автора

Ольга молчала - но вся вспыхнула... и если б Наталья Сергевна не
удалилась, то она не вытерпела бы далее; слезы хотели брызнуть из глаз ее,
но женщина иногда умеет остановить слезы... - Как! ее подозревают,
упрекают? - и в чем! - о! где ее брат! пускай придет он и выслушает ее
клятву помогать ему во всем, что дышит местию и разрушением; пускай посвятит
он ее в это грозное таинство, - она готова!..
Теперь она будет уметь отвечать Вадиму, теперь глаза ее вынесут его
испытывающие взгляды, теперь горькая улыбка не уничтожит ее твердости; - эта
улыбка имела в себе что-то неземное; она вырывала из души каждое
благочестивое помышление, каждое желание, где таилась искра добра, искра
любви к человечеству; встретив ее, невозможно было устоять в своем
намереньи, какое бы оно не было; в ней было больше зла, чем люди понимать
способны.
Ольгу ждут в гостиной, Борис Петрович сердится; его гость поминутно
наливает себе в кружку и затягивает плясовую песню... наконец она взошла: в
малиновом сарафане, с богатой повязкой; ее темная коса упадала между плечьми
до половины спины; круглота, белизна ее шеи были удивительны; а маленькая
ножка, показываясь по временам, обещала тайные совершенства, которых ищут
молодые люди, глядя на женщину как на орудие своих удовольствий; впрочем
маленькая ножка имеет еще другое значение, которое я бы открыл вам, если б
не боялся слишком удалиться от своего рассказа.
Она взошла... и встретила пьяные глаза, дерзко разбирающие ее прелести;
но она не смутилась; не покраснела; - тусклая бледность ее лица изобличала
совершенное отсутствие беспокойства, совершенную преданность судьбе; - в
этот миг она жила половиною своей жизни; она походила на испорченный орган,
который не играет ни начало ни конец прекрасной песни.
Хор затянул плясовую; - Начинай же, Оленька! - закричал Палицын, - не
стыдись!.. она вздрогнула; ей пришло на мысль, что она будет плясать перед
убийцею отца своего; - эта мысль как молния ворвалась в ее душу и озарила
там следы минувшего; и все обиды, все несправедливости, унижения рабства,
одним словом, жизнь ее встала перед ней, как остов из гроба своего; и она
почувствовала его упрек...
Если б можно было изобразить страдание этого нежного существа, то
трудно было бы поверить, что она не лишилась рассудка!.. потому что ее
ресницы были сухи, и сжатые дрожащие губы не пропустили ни одного вздоха. -
"Что же! красотка моя, начинай!.. небось - ты так хороша сегодня!.." -
кричали оба помещика; что за лестное поощрение! не правда ли.
Ольга окинула взором всю комнату, надеясь уловить хотя одно
сожаление... неуместная надежда; - подлая покорность, глупая улыбка
встретили ее со всех сторон - рабы не сожалели об ней, - они завидовали! -
пускай завидуют, подумала Ольга; это будет им наказание.
Она начала плясать.
Движения Ольги были плавны, небрежны; даже можно было заметить в них
некоторую принужденность, ей несвойственную, но скоро она забылась; и тогда
душевная буря вылилась наружу; как поэт, в минуту вдохновенного страданья
бросая божественные стихи на бумагу, не чувствует, не помнит их, так и она
не знала, что делала, не заботилась о приличии своих движений, и потому-то
они обворожили всех зрителей; это было не искусство - но страсть.
И вдруг она остановилась, опомнилась, опустила пылающие глаза, голова
ее кружилась; все предметы прыгали перед нею, громкие напевы слились для нее