"Михаил Юрьевич Лермонтов. Вадим " - читать интересную книгу автора

царские одежды и кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур в своем
роде; чем менее они надеялись повелевать, тем ужаснее было их царствование;
надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества;
нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было - обида, один - но
смертельный. Когда служба в монастыре отошла, и приезжие богомольцы
толкаясь, кучею повалили на крыльцо, то шум на время замолк, и потом вдруг
пробежал зловещий ропот по толпе мятежной, как ропот листьев, пробужденных
внезапным вихрем. И неизвестная рука, неизвестный голос подал знак, не
условный, но понятный всем, но для всех повелительный; это был бедный
ребенок одиннадцати лет не более, который, заграждая путь какой-то толстой
барыне, получил от нее удар в затылок и, громко заплакав, упал на землю...
этого было довольно: толпа зашевелилась, зажужжала, двинулась - как будто
она до сих пор ожидала только эту причину, этот незначущий предлог, чтобы
наложить руки на свои жертвы, чтоб совершенно обнаружить свою ненависть!
Народ, еще неопытный в таких волнениях, похож на актера, который, являясь
впервые на сцену, так смущен новостию своего положения, что забывает начало
роли, как бы твердо ее ни знал он; надобно непременно, чтоб суфлер, этот
услужливый Протей, подсказал ему первое слово, - и тогда можно надеяться,
что он не запнется на дороге.
Между тем Юрий и Ольга, которые вышли из монастыря несколько прежде
Натальи Сергевны, не захотев ее дожидаться у экипажа и желая воспользоваться
душистой прохладой вечера, шли рука об руку по пыльной дороге; чувствуя
теплоту девственного тела так близко от своего сердца, внимая шороху платья,
Юрий невольно забылся, он обвил круглый стан Ольги одной рукою и другой
отодвинул большой бумажный платок, покрывавший ее голову и плечи, напечатлел
жаркий поцелуй на ее круглой шее; она запылала, крепче прижалась к нему и
ускорила шаги, не говоря ни слова... в это время они находились на
перекрестке двух дорог, возле большой засохшей от старости ветлы, коей
черные сучья резко рисовались на полусветлом небосклоне, еще хранящем
последний отблеск запада.
Вдруг Ольга остановилась; странные звуки, подобные крикам отчаяния и
воплю бешенства, поразили слух ее: они постепенно возрастали.
- Что-то ужасное происходит у монастыря, - воскликнула Ольга; - моя
душа предчувствует... о Юрий! Юрий!.. если б ты знал, мы гибнем... ты
заметил ли зловещий шепот народа при выходе из церкви и заметил ли эти дикие
лица нищих, которые радовались и веселились... - о, это дурной знак: святые
плачут, когда демоны смеются.
Юрий, мрачный, в нерешимости, бежать ли ему на помощь к матери, или
остаться здесь, стоял, вперив глаза на монастырь, коего нижние части были
ярко освещены огнями; вдруг глаза его сверкнули; он кинулся к дереву; в одну
минуту вскарабкался до половины и вскоре с помощью толстых сучьев взобрался
почти на самый верх.
- Что видишь ты, - спросила трепетная Ольга.
Он не отвечал; была минута, в которую он так сильно вздрогнул, что
Ольга вскрикнула, думая, что он сорвется; но рука Юрия как бы машинально
впилась в бесчувственное дерево; наконец он слез, молча сел на траву близ
дороги и в закрыл лицо руками; "что видел ты, - говорила девушка, - отчего
твои руки так холодны; и лицо так влажно..." Это роса, - отвечал Юрий,
отирая хладный пот с чела и вставая с земли.
- Все кончено... напрасно - я бессилен против этой толпы. Она погибла -