"Михаил Юрьевич Лермонтов. Вадим " - читать интересную книгу автора

посреди их на холодных каменных плитах лежала протянувшись мертвая старуха.
- Какой-то проходящий толкнул ее... мы думали, что он шутит... она
упала, да и окачурилась... чорт ее знал! вольно ж было не закричать! - так
говорил один нищий; другие повторяли его слова с шумом, оправдываясь в том,
что не подали ей помощь, и плачевным голосом защищали свою невинность.
Вадим слышал... но не вспомнил, что он толкнул старуху.
- Итак, она его любит! - бормотал он сквозь зубы, садясь на
нетерпеливого коня; - итак, она его любит!
Вадим имел несчастную душу, над которой иногда единая мысль могла
приобрести неограниченную власть. Он должен бы был родиться всемогущим или
вовсе не родиться.

ГЛАВА XV

Между тем перед вратами монастырскими собиралась буйная толпа народа;
кое-где показывались казацкие шапки, блистали копья и ружья; часто от общего
ропота отделялись грозные речи, дышащие мятежом и убийством, - часто
раздавались отрывистые песни и пьяный хохот, которые не предвещали ничего
доброго, потому что веселость толпы в такую минуту - поцелуй Июды! - Что-то
ужасное созревало под этой веселостию, подстрекаемой своеволием,
возбужденной новыми пришельцами, уже привыкшими к кровавым зрелищам и
грабежу свободному...
И все это происходило в виду церкви, где еще блистали свечи и
раздавалось молитвенное пение.
Скоро и в церкви пробежал зловещий шепот: понемногу мужики стали из нее
выбираться, одни от нетерпения, другие из любопытства, а иные - так, потому
что сосед сказал: пойдем, потому что... как не посмотреть, что там делается?
Народ, столпившийся перед монастырем, был из ближней деревни, лежащей
под горой; беспрестанно приходили новые помощники, беспрестанно частные
возгласы сливались более и более в один общий гул, в один продолжительный,
величественный рев, подобный беспрерывному грому в душную летнюю ночь...
картина была ужасная, отвратительная... но взор хладнокровного наблюдателя
мог бы ею насытиться вполне; тут он понял бы, что такое народ: камень,
висящий на полугоре, который может быть сдвинут усилием ребенка, не несмотря
на то сокрушает все, что ни встретит в своем безотчетном стремлении... тут
он увидал бы, как мелкие самолюбивые страсти получают вес и силу оттого, что
становятся общими; как народ, невежественный и не чувствующий себя, хочет
увериться в истине своей минутной, поддельной власти, угрожая всему, что
прежде он уважал или чего боялся, подобно ребенку, который говорит
неблагопристойности, желая доказать этим, что он взрослый мужчина!
Вокруг яркого огня, разведенного прямо против ворот монастырских,
больше всех кричали и коверкались нищие. Их радость была исступление;
озаренные трепетным, багровым отблеском огня, они составляли первый план
картины; за ними все было мрачнее и неопределительнее, люди двигались, как
резкие, грубые тени; казалось, неизвестный живописец назначил этим нищим,
этим отвратительным лохмотьям приличное место; казалось, он выставил их на
свет как главную мысль, главную черту характера своей картины...
Они были душа этого огромного тела - потому что нищета душа порока и
преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли в свою
очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили свои лохмотья в