"Михаил Юрьевич Лермонтов. Вадим " - читать интересную книгу автора

песнь мира, любви и прощанья...
А между тем Вадим стоял неподвижно, смотрел на нее и на старика так же
равнодушно и любопытно, как бы мы смотрели на какой-нибудь физический опыт!
он, чье неуместное слово было всему виною...
Погодите, это легко объяснить вам.
Во-первых, он хотел узнать, какое чувство волнует душу при виде такой
казни, при виде самых ужасных мук человеческих - и нашел, что душу ничего не
волнует;
Во-вторых, он хотел узнать, до какой степени может дойти
непоколебимость человека... и нашел, что есть испытания, которых перенесть
никто не в силах... это ему подало надежду увидать слезы, раскаяние
Палицына - увидать его у ног своих, грызущего землю в бешенстве, целующего
его руки от страха... надежда усладительная, нет никакого сомнения.
Уж было темно; огни догорали, толпа постепенно умолкала, и многие уж
спали беззаботно...
Луна, всплывая на синее небо, осеребрила струи виющейся речки и
туманную отдаленность; черные облака медленно проходили мимо нее, как ночной
сторож ходит взад и вперед мимо пылающего маяка...
Вадим сидел на своем прежнем месте, под толстой березой, сложа руки и
угрюмо глядя на небо. К нему подошел Орленко:
- Посмотри, как весело! отчего ты один сердит, задумчив, горбач? -
сказал он, ударив его по плечу.
- Ты видишь это облако, которое как медвежья косматая шуба висит над
месяцем?.. - отвечал Вадим, приподняв голову с презрительной усмешкой.
- Вижу!
- Ну а как ты думаешь, что таится в глубине его?..
- Что?.. по-моему, гром и молния - вишь как насупилось...
- И ты спрашиваешь, зачем я угрюм и молчалив?..
Орленко, не поняв горбача, пожал плечами и отошел прочь...

ГЛАВА XXIV

Теперь оставим пирующую и сонную ватагу казаков и перенесемся в
знакомую нам деревеньку, в избу бедной солдатки; дело подходило к рассвету,
луна спокойно озаряла соломенные кровли дворов, и все казалось погруженным в
глубокий мирный сон; только в избе солдатки светилась тусклая лучина и по
временам раздавался резкий грубый голос солдатки, коему отвечал другой,
черезвычайно жалобный и плаксивый - и это покажется черезвычайно
обыкновенным, когда я скажу, что солдатка била своего сына! Я бы с великим
удовольствием пропустил эту неприятную, пошлую сцену, если б она не служила
необходимым изъяснением всего следующего; а так как я предполагаю в своих
читателях должную степень любопытства, то не почитаю за необходимость долее
извиняться.
- Ах ты лентяй! чтоб тебе сдохнуть... собачий сын!.. - говорила мать,
таская за волосы своего детища.
- Матушки, батюшки! помилуй!.. золотая, серебряная... не буду! - ревел
длинный балбес, утирая глаза кулаками!.. - я вчера вишь понес им хлеба да
квасу в кувшине... вот, слышь, мачка, я шел... шел... да меня леший и
обошел... а я устал да и лег спать в кусты, мачка... вот, когда я
проснулся... мне больно есть захотелось... я все и съел...