"Анатолий Лернер. Три дня в Иерусалиме" - читать интересную книгу автора

и других окончательно, они возвращались к своим утренним заботам, которые
их уже загипнотизировали навсегда.
Лагерь возвращался к жизни. Той подумал о Лике. Подумал, что и ему пора
возвращаться к своей заботе. Пора возвращаться к своей любви. Любви к
Лике... Он подумал, что самое дорогое, что может он предложить ей в этом
мире - это такую вот изумительную, полную приключений, осознанную жизнь в
природе. Он вспомнил свои детские прозрения, которые взрослые почему-то
называли мечтаниями. А мечтал он тогда именно о такой жизни.
Но эти прозрения становились все реже и реже, пока мечты Тоя не стали
превращаться в иллюзию. И то, что он лишился иллюзий, не означало ровным
счетом ничего. Просто на освободившемся месте воцарилось то, что было
когда-то смещено.
Возвратилось не "знание жизни", чей авторитет был возведен в ранг
закона. И воцарилось оно не теми самыми законами, которые диктовала такая
жизнь. Просто возвратилось Знание.
Все возвращалось на свои места. Все возвращалось на круги своя. И он
возвращался к Золотым Воротам Иерусалима, как и те облака, что готовы были
растаять, испариться из этого мира.
- Дошипят свое, и испарятся, - подумал Той, когда его окликнули то ли
обиженные, то ли виноватые мальчишки: ночью кто-то из охранников отобрал у
них клаксон. Этой клизмой с раструбом, паршивцы дудели всю ночь, пока нервы
одного из охранников не выдержали. Теперь пацаны просили вернуть их
игрушку.
- Отдай им! - Из палатки вылетел клаксон. - Теперь можно! Пусть теперь
друг друга будят!
Кто-то сунул Тою горсть орехов:
- Ты, говорят, совсем не спал? - Той кивнул, разгрызая засушенную в
соли арбузную косточку. - Марокканский деликатес, - подмигнул ему охранник.
- А мне нравится вкус, - поблагодарил Той.
Из своей палатки вылезла медсестра. Она уже успела переодеться и теперь
умащивая свое тело маслами из сумки для оказания первой помощи. Увидев
пацанов с клаксоном, она крикнула им что-то по-арабски.
- Ты что, не знаешь арабский? - Наседала медсестра на самого шустрого.
- Вас, что, не учат в школе арабскому?!
- Кричала она в след невозмутимо удалявшимся пацанам.
- Ты что, всю ночь не спал? - Спросил Тоя мальчишка, надпивая кофе из
пластикового стаканчика, переданного охранниками Тою.
- Не спал. - Той забрал стаканчик.
- Я тебя видел ночью. - Улыбался мальчишка. - А что ты делал?
- Ходил кругами. - Ответил Той.
- И все?
- Но ведь это же кайф! - Настаивал Той.
И пацан согласился. Он согласился только после того, как Той объяснил
ему, какой, оказывается, кайф вот так ходить ночью кругами.
- Посмотри, - говорил Той, - посмотри вокруг! Ведь все это кайф.
Посмотри на небо, на солнце, на деревья! А воздух! Ты чувствуешь, что
здесь за воздух! Здесь ощущаешь дух Иерусалима!
- Нахон.9 - Согласился пацан. - Меня зовут Эли. А ты русский, правильно?
- Да.
- Ты папа Мирика! - Просиял Эли. - Я тебя узнал. Мы с Мириком друзья.