"Анатолий Лернер. Три дня в Иерусалиме" - читать интересную книгу автора

- Он признал во мне и Христа и Будду. - Выкрутился Той улыбаясь, явно
льстя своему Я. - И я люблю этот город.
Я люблю его, хотя еще не знаю его. Как не знает его и тот, кто будет
свидетельствовать о себе в нгм как о заступнике. И ему и мне предстоит
узнать его. И меня и его предстоит узнать - Ему.
- Интересно излагает, - подумал Я.
- Мы братья. Мы плод одного семени, мы нечто единое, - продолжал Той,
тогда как Я уже был далеко от него и знал, что в это мгновенье Той снова
далек от правды.
А правда заключалась в том, что ощущать себя богом нужно. И делать это
не от случая к случаю. В этом состоянии человек обязан пребывать всегда.
Чтобы любить по-божески, жить по-божески, чувствовать по-божески. И не
говорить, что ты стоял лицом к Иерусалиму, а рассказывать, что ты
чувствовал, стоя к нему спиной... - В это время Той, прячась от ветра,
прикуривал сигарету. - Это есть осознанное рождение. То, которое ведет
человека в бессмертие. - Говорил Я.
Той зашел в теплое помещение, с желанием прикурить сигарету.
Удовлетворенно выпустив длинную струйку дыма, он снова повернулся лицом к
Городу.
Какое-то мгновение он упустил, пока прикуривал, и теперь ему показалось
странным то, что со стороны города потянуло чем-то теплым, похожим на
дыхание Лики.
Той подумал, что по сути, ему ничего не нужно придумывать. Все ведь и
происходит на самом деле так, как он видит, как понимает и как осознает
себя в этой пьесе. Здесь, в этой своей пьесе, он может стать героем, а
может выбрать себе роль статиста.
Падали листья, и Той слышал их редкие шлепки сквозь многоголосье ветра.
Тою было странно слышать их. Ему было странно, что он их слышит вообще. В
эту минуту Тою казалось, что он слышит не только шорох листьев, но он
готов был поклясться, что слышал и биение сердца Города. Впрочем, это
стало возможным лишь потому, что его собственный пульс совпал с вибрацией
Города. И в небе Той увидел облака. И это были не просто облака,
разбросанные по дышащему холсту кистью обалдевшего художника. Это были
иные облака.
Облака, превращающиеся в далекие берега. В тот самый берег, с которого
спускалась в этот мир Любовь. И небо было тем морем, что разделяло эти два
берега. И небо на своих волнах сближало эти два мира. Мир, в котором
находился Той, стал стремительно сближаться с иным миром. Миром, в котором
пребывал теперь Я.
И когда узкая полоска стала превращаться в лезвие бритвы, и на том
месте, где произошел неизбежный порез, занялся алый шрамик рассвета, Той
понял, что человеку, оставаясь таковым, преодолеть эту полоску на стыке
двух миров было бы просто невозможно. И это был воистину взгляд Бога со
стороны.
И Той вернулся на землю. Той вернулся туда, где он был стражем. И Я
вернулся в охранника.
Охранник сидел на мраморном полу хозяйственной пристройки и вздыхал. Он
этой ночью был так близок к Богу. Ему очень хотелось туда, на тот берег.
Хотелось, несмотря на то, что переход туда пугал.
Пугала смерть.