"Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны [И]" - читать интересную книгу автора

идти согласно его желанию, т.е. шагом. Бросив поводья, я вынул из кармана
дукаты и принялся считать и пересчитывать их в шляпе. Мне никогда еще не
приходилось видеть такой кучи денег. Я не уставал рассматривать их и
перебирать. Когда я пересчитывал их, вероятно, в двадцатый раз, лошак мой,
вздернув голову и уши, внезапно остановился посреди проезжей дороги. Я
решил, что он испугался, и принялся разглядывать, какая могла быть тому
причина; тут я увидел на земле опрокинутую шляпу, а в ней четки с крупными
бусинами, и в ту же минуту услыхал жалобный голос, который произнес
следующие слова:
- Сеньор-проезжий, сжальтесь, Христа ради, над бедным изувеченным
солдатом; сделайте милость, бросьте сколько-нибудь серебра в эту шляпу, и
вам сторицей воздается на том свете.
Я тотчас же посмотрел в ту сторону, откуда исходил голос, и в двадцати
- тридцати шагах увидел под кустом человека, походившего на солдата и
целившегося в меня из пищали, дуло которой, показавшееся мне длиннее пики,
опиралось на сошку. Я обомлел при виде этого зрелища, заставившего меня
трепетать за церковное добро. Быстро спрятав дукаты, вытащил я несколько
реалов и, подъехав к шляпе, предназначенной для принятия милостыни от
напуганных благодетелей, стал бросать в нее одну монету за другой, чтоб
выказать солдату свою щедрость. Он остался доволен моим великодушием и
надавал мне столько же благословений, сколько я пинков своему лошаку, дабы
как можно скорее уехать от солдата; однако проклятое животное, не считаясь
с моим нетерпением, и не думало торопиться: от долгой привычки плестись
шагом под моим дядей оно разучилось скакать галопом.
Это приключение показалось мне не очень-то благоприятным
предзнаменованием для моего путешествия. Я думал о том, что далеко еще не
добрался до Саламанки и что могу, пожалуй, нарваться и на худшую встречу.
То, что дядя не поручил меня погонщику мулов (*8), вменял я ему в великую
неосторожность. Действительно, ему надлежало позаботиться об этом; но он
рассчитал, что мое путешествие обойдется ему дешевле, если он подарит мне
своего лошака, и гораздо больше помышлял о сокращении расходов, нежели об
опасностях, которые могли угрожать мне в пути. Желая исправить его
оплошность, я решил, в случае благополучного прибытия в Пеньяфлор, продать
там своего лошака и ехать с погонщиком до Асторги, а оттуда тем же
способом до Саламанки. Хотя я никогда не покидал Овьедо, однако знал имена
всех городов, лежавших на моем пути, ибо осведомился о том перед отъездом.
Я благополучно прибыл в Пеньяфлор и остановился у ворот постоялого
двора, довольно пристойного на вид. Не успел я слезть с лошака, как мне
навстречу вышел хозяин, приветствовавший меня с большой учтивостью. Он сам
отвязал мой чемодан, взвалил его на плечи и отвел мне комнату, в то время
как один из слуг ставил моего лошака на конюшню. Хозяин этот был
величайшим болтуном во всей Астурии и столь же большим охотником
выкладывать без всякой надобности свои собственные дела, сколь и узнавать
чужие; он поведал мне, что его зовут Андрес Коркуэло, что он долго
прослужил в королевской армии и что пятнадцать месяцев тому назад уволился
со службы, чтоб жениться на девушке из Кастрополя, которая хотя и была
несколько черновата лицом, однако же не срамила вывески. Он наговорил мне
еще кучу всякой всячины, без которой я мог бы отлично обойтись. После
таких откровенностей он счел себя вправе требовать от меня того же и
спросил, откуда я еду, куда направляюсь и кто я такой. На это мне пришлось