"Николай Семенович Лесков. С людьми древлего благочестия" - читать интересную книгу автора

ПСКОВ

Здесь, благодаря содействию одного старого моего товарища, я сошелся с
купцом X., человеком весьма здравомыслящим, очень богатым, большим
ревнителем раскола и, кажется, несомненным другом властей, a lа Ковылин.
Этот Меттерних "древлего благочестия" ни о ком не говорит худо, ни о
православном архиерее, ни о властях, ни о "Колоколе" и его редакторе. У него
все хорошие люди, и все это выходит так ладно, что, например, и власти,
обруганные в "Колоколе", совсем правы, и "Колокол" ни в чем не виноват. Так
и до всего. За то он у всех и в чести, и в милости, и в силе, и даже в
славе: у раскольников он столп, за который все стараются держаться и который
сами все подпирают. Отец его много пострадал за веру и, спокойно вынося все
гонения, удержал своим примером других, изнемогавших под тягостью
правительственного преследования. Сын идет дорогою своего отца.
Здесь мне интересно было узнать, какой именно раскол держится в
пределах псковских и что за учение у рижан. Я, разумеется, ждал встретить
федосеевцев. Но при всех моих столкновениях и новых знакомствах с псковскими
раскольниками рабочего класса я не мог добиться: какого они держатся толка?
Прямо на этот вопрос ни один из людей, с которыми я познакомился до встречи
с X., не мог дать мне хотя мало-мальски положительного ответа. Сначала я
считал это лукавством, но потом убедился, что безграмотные раскольники,
которых немало между псковичами, действительно ничего не знают о своем
вероучении и ничего не могут сказать кроме того, что они "по древлему
благочестию". Оставленный в одной простой, весьма многочисленной
раскольничьей семье с одними женщинами разных возрастов, я из разговоров с
ними убедился, что имею дело и не с чистыми поморцами, и не с федосеевцами.
Из всего мною слышанного от женщин выходило что-то странное, новое и
непонятное, не то федосеевщина, не то поморство. В X. я уже встретил
человека, способного и, кажется, желавшего не только отвечать на все
вопросы, но даже и спорить, и совещаться. Благодаря ему для меня стали ясны
многие, прежде непонятные стороны симпатии поморян учреждениям рижской
общины.
Оказалось, что самые псковичи и рижане давно уже капитально разошлись с
московскими федосеевцами и значительно сблизились с поморством. Сближение
это у псковичей последовало гораздо резче, чем у рижан, хотя и некоторые
рижане уже открыто называют себя "православными" или "староверами
феодосиевско-поморского согласия". Но в толковании рижан есть еще весьма,
впрочем, незначительные остатки феодосиевских воззрений на брак, тогда как у
псковичей взгляд на брак выработался гораздо чище, чем у самих поморцев.
Последнее обстоятельство зависело от быстрого распространения здесь учения
приходящего сюда из Пруссии инока Павла, против которого в третьем году
собирался в Москве, в доме купца М., раскольничий собор. На этом соборе
эмигрант Павел вел жаркие теологические споры с раскольниками, принимающими
священство, и препирался о браках с федосеевцами. По уверению одних, он
защищался слабо, по словам же других, блистательно указал чистоту своего
учения. Но как бы там ни было, секретный собор, так недавно собиравшийся на
Павла, не только не уронил его значения, но даже содействовал быстрейшему
его успеху в общинах многих поморян и феодосеевцев. Это и неудивительно, ибо
новое Павлово учение, с которым я буду иметь случай подробно познакомить