"Николай Семенович Лесков. С людьми древлего благочестия" - читать интересную книгу автора

читателей, своею замечательною логичностью и чистотою не может быть
опровергаемо софизмами феодосеевщины и всегда найдет у беспоповцев более
сочувствия, чем доводы поповцев, держащих "попов краденых". Кроме того Павел
спорил, обличал и доказывал, а на него орали, неистовствовали, ругались и
обрекали клятвам и отлучению от сонма. Люди убеждения остались на стороне
Павла, и учение его идет, производя новый и весьма благодетельный раскол в
расколе. Феодосеевцы, убеждаясь учением Павла, во многих местах согласились,
что человек, открыто живущий с женщиной и заботящийся о семье, недостоин
никакого ограничения в своих правах и что, напротив, такое житье естественно
и законно. Словом, начали признавать брачную жизнь нравственною и,
следовательно, таким образом возвратились в лоно того же чистого поморства,
от которого их оторвала распря дьячка Феодосия. Рижане же, до которых не
дошло павловское учение, остаются при прежней смешанности феодосеевских и
поморских понятий о браке. Они допускают брак "по слабости человеческой", и
акт обручения у них совершается в моленной при участии духовного отца, но
женатый человек и замужняя женщина со дня своего брака теряют некоторые виды
полноправия. Так, они лишаются права молиться со всеми вместе; не могут
стоять на клиросе и вообще как бы пребывают под вечною эпитимиею и нередко
под старость заявляют намерение перейти "в девство", то есть муж с женою
прекращают всякие супружеские сношения и даже иногда расходятся жить в
разные дома. Это единственный остаток в рижанах феодосиевского духа,
неразлучным спутником которого идет и своя доля феодосеевского лицемерия.
Так, например, девственник избегает собеседования с прежней подругою, но,
идя в субботу в баню, заходит к ней "за веником" и остается вдвоем с нею
сколько ему угодно, занимаясь чем угодно им обоим. Над этим смеются вообще
все поморцы, и особенно поморцы, наученные Павлом, поборником чистейшего,
свободного брака и вообще чрезвычайно нравственным проповедником. Никаких
следов какого бы то ни было тайного вредного учения я не заметил во Пскове и
знал хорошо, какого сорта люди будут моими новыми знакомыми в Риге.
Затем стояло на очереди дело о школах. Нет никакого сомнения, что в
Пскове есть секретные школы, но мне их не удалось видеть, по причине
неожиданного отъезда X. в Петербург. К тому же необходимость расспросов о
самом духе псковского и рижского раскола, может быть, несколько вредила мне
в мнении самого X., хотя он, кажется, совершенно мне верил, водил в свою
домашнюю моленную, принимал бесцеремонным гостем и подарил два томика
сочинений Павла, напечатанных в Пруссии. Эти две книжки были для меня
дорогим приобретением, давшим мне возможность близко познакомиться с
замечательною личностью Павла и духом его учения.
Открыто существующих школ в Пскове было две: одна, весьма значительная,
в доме купца Пыляева, а другая неподалеку от бывшей на берегу реки Псковы
моленной, обращенной впоследствии под солдатскую музыкантскую школу, но оба
эти училища около 20 лет назад по распоряжению правительства закрыты или,
как выражаются псковичи, "разорены властью сильных и безбожных". О
преподавании, бывшем в этих школах, прямым путем узнать было ничего
невозможно. Одни говорят, что "учили азбучке, цифирю, арифметике, часослову,
да петь по цолям (по солям), да и только". Два-три человека, с которыми я
сошелся довольно близко, тоже ничего более подробного мне не сообщили.
Оставалось одно средство: сходиться с состаревшимися учениками уничтоженных
правительством школ и сходиться с женщинами "мастерицами", то есть
учительницами. В этом мне вполне посчастливилось. Но ни из самого близкого и