"Николай Семенович Лесков. С людьми древлего благочестия" - читать интересную книгу автора

самого бесцеремонного знакомства с бывшими учениками уничтоженных школ, ни
из книг, по которым учились молодые женщины теперешнего поколения, я не
видел, чтобы в псковских школах тоже "все образование было направлено к
тому, чтобы внушить детям отвращение к церкви и церковникам-никонианам".
"Отвращение к церкви и церковникам-никонианам" существует у псковских
раскольников в той самой мере, в какой эти чувства питают все
беспоповщинские староверы поморского согласия; но это отвращение в молодых
сердцах воспитывается вовсе не в школах, а в самой жизни. Несмотря на то что
при обучении детей употребляются учебники, не одобренные правительством, в
них нет ничего возбуждающего неприязненные чувства к господствующей церкви.
Это буквари секретной печати (издаваемые в Польше, Познани и в какой-то
казенной или синодской типографии - не то в Москве, не то в Петербурге),
старые часословы и старопечатные псалтыри. Где именно печатаются буквари,
так называемые "русские правильные", узнать невозможно. В одном месте
слышишь, что их "солдатик делает" где-то далеко; в другом, что их печатают в
казенной типографии, а в третьем, что это произведения типографии
синодальной. Но везде этих "правильных русских" букварей много и продаются
они оптом по 8 к"опеек· за штуку, а в отдельной продаже по 15 коп"еек· за
экземпляр. Из приобретенных мною трех различных букварей (прусского,
польского и русской секретной печати) нельзя не убедиться в девственной
невинности этих изданий, преследуемых и отбираемых полицией всякий раз,
когда операция эта по местным соображениям не противоречит живым интересам
хранителей благочестия и порядка. Буквари секретной печати почти сходны во
всем с букварями, издаваемыми по распоряжению синода для обучения грамоте
детей старообрядцев, приписанных к единоверческим церквам. Даже некоторые
беспоповцы разных толков учат детей и по букварям единоверческим. Что же
касается до псалтыри и часословов, то, разумеется, они отличаются от
употребляемых в господствующей церкви только несколько большим
несовершенством перевода и тяжестью языка дониконовского времени. Никаких
политических выходок, никакого задора, порицания и глумления против
учреждений господствующей церкви там нет, да и быть-то не может.
"Отвращение к церкви и церковникам-никонианам" внушается раскольничьим
детям прежде всего дома матерями да бабушками и частию отцами родными и
отцами духовными (батьками). Потом смутно понимаемая ребенком разница
"древлего благочестия" от "новой веры" сознается ими яснее при виде
стеснений, воздвигаемых никонианами против "древлего благочестия". Слушая
частые семейные разговоры о необходимости известных мер предосторожности
против доносов по управе духовного благочиния, ребенок с детскою чуткостью
проводит параллель между смиренно ходящим "батькою", внушающим, что не та
вера, "которая мучит, а та, которую мучат", и другим лицом, предлагающим на
выбор Сибирь или православие. Конечным результатом этого сопоставления есть
ненависть и презрение к духовенству господствующей церкви и теплое
сочувствие батькам. Затем сильное чувство бессильной ненависти воспитывается
многочисленными сочинениями по истории преследований, предпринятых в течение
двухсот лет для подавления невинного "фанатического заблуждения". Этих
сочинений, и печатанных, и писанных полууставом (в чем искусны не одни
ученики ковылинской школы), весьма много, и они-то доканчивают дело
русско-христианского разъединения, предпринимаемое всегда во имя единого
пастыря. Школы здесь ровно ни при чем. Весь процесс систематического
озлобления раскольничьего юношества начинается для него до школы и