"Николай Семенович Лесков. С людьми древлего благочестия" - читать интересную книгу автора

понимает раскол: г. Мельников с товарищами или г. Щапов с своими товарищами,
часть публики, наиболее скептическая, недоумевала, что бы это за притчи
такие ей стали рассказывать, а другая часть, более легковерная и желавшая
видеть в раскольничьем фанатизме только ширмы, за которыми сидит скованная
могучая идея, ожидающая случая разорвать свои двухвековые цепи, - эта часть
публики стала считать раскол силой. После же того, как белокриницкий
раскольничий митрополит Кирилл, а вслед за ним польские косьонеры помогли
русским литераторам разрешить долго путавший их вопрос о том, что такое
раскол и что сделают в данном положении государства раскольники? - скептики
сказали: "Ну вот! все это был вздор, так и должно было ожидать", а
легковерные ничего не сказали. Сила оказалась на стороне силы.
Таково преимущественно мнение публики о значении раскола и его
характере. О подразделениях же того, что называется общим именем раскола,
несмотря на все до сих пор написанное о расколе, публика, за весьма редким
исключением, ничего не знает и долго еще знать не будет, потому что ей
заниматься такими вещами скучно, потому что она публика милая, веселая и
образованная и хочет читать только известные хорошие книжки или еще охотнее
хочет ничего не читать. Некогда ей, занята она по горло словоизвержением и
ничегонеделанием.
Если бы в некотором кружке не разнесся неблагоприятный слух, что Д. Е.
Кожанчиков, после издания истории греческого восстания, написанной с
неотразимой прелестью московским ученым Феоктистовым, не дал торжественного
заклятия не издавать более без разбора исторических сочинений наших
историков, то я бы непременно дерзнул написать историю раскола. Но как слух,
разнесшийся насчет резкой перемены в нраве г. Кожанчикова после издания
вышеупомянутой исторической монографии, убивает во мне всякую
предприимчивость, то я отлагаю мое намерение до тех пор, пока г. Феоктистов
нападет на другого издателя, столь же неразборчивого, как г. Кожанчиков, и
таким образом покажет новое место, через которое можно валить всякий сор в
русскую публику. До этого же блаженного, но весьма сомнительного времени мне
предстоит подвиг особенно трудный. Я должен рассказать главнейшие
подразделения раскола тем из моих читателей, которые этого не знают, в столь
сжатой форме, чтобы не измучить этим читателей, у которых есть готовые
понятия при одном слове: поморство, федосеевщина, филипповщина,
дьяконовщина, странники, духовные христиане, Аристово согласие, иконоборцы и
т. п.
При совершенном непонимании нашим обществом сущности русского
религиозного разномыслия, у нас существуют два главные представления о
расколе. Для одних все, что при русском происхождении не признает авторитета
господствующей церкви, есть раскол, и раскол совершенно однокачественный.
Другие же уверены, что видов русского раскола неисчислимое множество, и
самые умеренные из людей, держащихся этого мнения, полагают, что раскол
имеет по крайней мере до ста одиннадцати сект.
Ближайшее изучение раскола показывает, что оба эти мнения совершенно
неосновательны. Кроме того, изучение характера русского религиозного
разномыслия показывает также, что люди, держащиеся в отношении раскола двух
вышеприведенных мнений, считают в числе раскольников, впавших в разномыслие
с господствующей церковью, сектаторов, вовсе не принимающих Никейского
символа веры и потому самою церковью называемых не раскольниками, а
еретиками.