"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

образом для выслушания горьких жалоб, накопившихся в душе Матрены Ананьевны
за прошлую неделю.

Какое же горе великое одолевает Матрену Ананьевну? А вот не успеет ей
гарсон у Тиссо в Пале-Рояле поставить мелкую тарелку с жидким бульоном, она
сейчас хлебнет ложку-другую и начинает:

- А у нас теперь от этой бульонной говядины хоть с голоду умри.

Засмеешься.

- Что вы это, матушка Матрена Ананьевна, говорите? Будто вы в самом
деле едунья такая, что вам много надо! Ведь вот вы и тарелки одной не
докушали.

- Нет, право, - уверяет Матрена Ананьевна. - Мароны да бульонная
говядина - только и видим, и сами-то только жрут, да одну курицу на пятерых.
А в Петербурге только, бывало, поваров, черти этакие, меняют.

- А в Ницце?

- Ну, в Ницце.

Матрена Ананьевна засмеется и говорить не станет.

А в Ницце такое было дело. Жила там Матрена Ананьевна с тою же
молоденькой княгиней и с тем же маленьким четырехлетним "князьком". Княгиня
была больна; муж хлопотал где-то о делах и высылал жене только по четыреста
франков в месяц. Большая часть этих маленьких денег шла на лекарство, жили в
одной комнате, ели, в самом деле, одни мароны; но Матрена Ананьевна умирала
возле своей княгини; на шаг от нее не отходила, и нутря ей к спине тогда при
всем этом не подтягивало; всем она тогда была довольна. Теперь же она живет
с беспримерно б?льшими выгодами, имеет особую комнату и обыкновенный
парижский обед, домашний, которого по сытности нельзя сравнить с трактирным
обедом у Тиссо, где подадут всякой нечисти под воздушным гарниром; но, к
досаде Матрены Ананьевны, ныне с нею вместе живет француженка горничная m-le
Армантина, черноглазая вертушка, отрекомендованная княгине ее теткою,
которую Матрена Ананьевна называет Сайгой. Эта Армантина поперек горла стоит
у Матрены Ананьевны.

- Помилуйте-с! В кофте, как барышня. Идет, все экскюзе[6] да пардон
фон-барон. Кринолин с версту, белоручка, белоличка, и ей всякий почет.
Сам-то наш, когда случится, идет в халате, сейчас ей "экскюзе", это
Армантине-то, и она ему свое "экскюзе".

- Да что ж, это хорошо.

- Что это хорошо-то? Панибратство-то это, что ли, хорошо, по-вашему?

- Да, - говорю, - хорошо, что при девушке неряхой не ходит; а то вон,