"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

ответил по-парижски. Он снял с себя сюртук и, держа его в одной руке,
преспокойно стал, не спеша, другою обивать платком брошенную в него сзади
горсть муки.

- Браво! Браво! - крикнули несколько человек, и дело тем кончилось, к
неудовольствию X-го и к удовольствию другого моего земляка.

В этот же вечер студенты оскорбили молоденькую гризету, жившую с одним
русским, который вздумал нарядить ее мальчиком в свою красную канаусовую
рубашку с косым воротом и в бархатные русские шаровары. Ее выгнали в этом
наряде. Этим заканчивается перечень бальных скандалов и вообще перечень всех
известных мне парижских скандалов. Еще самый последний скандальчик, который
мне вспоминается, был с одним барином, который завез сюда, в качестве
гувернера, студента Серова, да здесь и бросил; но тут вступился отец
Васильев, погонял барина, говорят, хорошенько, а студенту собрал около 300
франков и отправил его в Россию, где он ныне и обретается. Вообще отцу
Васильеву дай Бог здоровья, и что бы о нем ни говорили, а он преполезнейший
человек для запропадающего на чужбине соотечественника.

Теперь два слова по поводу одного письма г. Касьянова, которое я прочел
в русской газете, живучи в Париже. По мнению г. Касьянова, выходит, кажется,
что русское духовенство парижской православной церкви должно бы одеваться
здесь, как обыкновенно одевается наше духовенство в России, т. е. в
подрясник, рясу и шляпу с широкими полями. Дома наши парижские священники и
без того носят рясы; но требовать, чтобы они в них ходили по улицам Парижа,
совсем нерезонно. Здесь был русский священник, из Галиции, доктор медицины,
отец Терлецкий, человек очень просвещенный, но упрямый чудак. Он нигде не
расстается со своей рясой, которая приводит в ярость галицких поляков, и он
не расстался с ней в Париже. И что же из этого вышло? Это приносило ему
здесь только одни неприятности, конечно, небольшие и неважные, а все-таки
неприятности, над ним хохотали и уличные мальчики, и взрослые люди, не
привыкшие к одежде греческого духовенства. Что же за расчет всему этому
подвергаться? И что такое этим могло быть достигнуто? Полагаю, ничего
полезного. Г-ну Касьянову стоит принять во внимание, что англичане, живущие
в Париже, отказываются от своих шапочек и пледов, чтобы не быть посмешищем
для уличных гаменов, удержать которых нет никакой возможности, и он, верно,
согласится, что русское духовенство в Париже имеет основание одеваться так,
как оно теперь одевается, т. е. как вы, и я, и целый свет.

(ПИСБМО ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ)

Когда я писал первое письмо о русском обществе в Париже, я думал второе
письмо написать совсем не так, как я его написал; а писавши второе, я уже
совсем не рассчитывал писать третье. Я думал, что сказанного мною довольно
для того, чтобы письма мои успели надокучить читателям; но простым,
безыскусным письмам моим посчастливилось. Многие из читавших мои письма
недовольны, что я остановился с моими рассказами о русском обществе в
Париже. "Наобещал, - говорят, - много, а на деле одного чуть коснулся, а о
другом совсем ничего не сказал. Где же поповка? Где житье елисеевцев? Мы
хотим об этом слышать: пусть допишет и про поповку, и про елисеевцев, и про