"Виктор Левашов. Убийство Михоэлса" - читать интересную книгу автора

десятках шахматных досок - здесь для Сталина не было никаких вопросов. Он
прекрасно понимал, как это может быть. Секрет простой: шахматные фигуры не
были для Алехина деревяшками. Каждая пешка, ладья и слон ассоциировались в
памяти Алехина с каким-то определенным человеком, не просто знакомым, но
включенным в круг интересов гроссмейстера - близким или дальним
родственником, неверным другом, открытым врагом, тайным недоброжелателем.
Сам Алехин никогда об этом не говорил, об этом никто не писал, но Сталин не
сомневался, что это именно так. А если так, то никакой таинственной
феноменальности не существовало. Любой человек держит в своей памяти десятки
житейских партий одновременно - связанных с женой, детьми, родителями и
родственниками, начальством и подчиненными на службе, с друзьями, соседями.
И постоянно, порой даже не думая об этом специально, анализирует ситуации,
пытается предугадать ходы недоброжелателей, выстраивает в памяти систему
защиты и планирует нападение. Чем выше положение человека на социальной
ступеньке общества, тем большее количество партий он одновременно играет
вслепую - не глядя на соперников, не видя перед собой их лиц. Тем больше
ставка в этой игре. Тем шире пространство, на котором разворачивается
сражение.
Для Сталина полем сражения был весь мир.
В его игре не существовало ничьих.
Он всегда играл только на победу.
Так было всегда.
Так было и тяжелой осенью 1941 года, когда серия сложнейших
международных политических комбинаций обернулась мощным, непредугаданным
ходом Гитлера, швырнувшего на СССР армады своих бомбардировщиков и
бронетанковых армий.
Именно тогда были расставлены фигуры в партии, которая в сознании
Сталина обозначилась словами "Еврейский антифашистский комитет", и были
сделаны первые разведочные ходы.
Это была в ту пору не главная партия. Далеко не главная. Сотая по
значению. Или даже тысячная. Но это не значило, что от нее можно
отмахнуться. В этом смысле шахматы и жизнь были равнозначны.
Здесь не было мелочей.

II


Поздней осенью 1941 года, когда пассажиры поезда Москва - Куйбышев уже
закутали в платки и шубейки хнычущих спросонья детей, сами оделись и собрали
вокруг себя фанерные чемоданы и тюки домашнего скарба, готовясь к выгрузке,
которая обещала быть такой же нервной и суматошной, как и посадка, состав
неожиданно замедлил ход и остановился на глухом разъезде в полутора десятках
километров от города. За окнами стояла плотная предутренняя темнота, шел
дождь вперемешку со снегом, иссекая свет редких уличных фонарей.
Остановка не была предусмотрена расписанием, да никакие расписания не
соблюдались с тех пор, как началась эвакуация из Москвы. Железнодорожные
ветки были забиты, поезда из пассажирских вагонов и теплушек часами
простаивали в степи, пропуская составы с более срочными грузами. Но на этот
раз перегон впереди был свободен, а машинист паровоза остановил состав по
знаку красных сигнальных фонарей, которыми размахивали стоявшие на путях