"Леонид Левин. Только демон ночью (Часть 2) " - читать интересную книгу автора

приобретенное и надеяться на их помощь в поисках пропавшей семьи было бесполезно
и наивно.
- Зачем революционеры свергли сначала Короля, а затем Дауд Хана? Что бы
отдать власть бывшим водоносам? Чистильщикам обуви? Полуграмотным рабочим и
ремесленникам? Всем напялившим грубого толстого сукна серые униформенные
мундиры? Декханам, не желавшим принимать документы на отобранную у старых хозяев
землю и воду? Хитрым, алчным, ничем не брезгующим функционерам Амина,
истребившим лучшую часть партии, тонкий слой старой интеллигенции, а затем
пристреленным словно бешенные собаки, приглашенными ими же русскими
спецназовцами? Может самим русским? Ну, а вам то зачем? Чем для вас оказался
плох Король, чем не угодил Дауд?
У меня не нашлось ответа на вопрос Ахмета. Собственно говоря, я не знал
даже о существовании Закир-Шаха и сместившего его Дауд Хана, так, кое-что о
революции. Ахмет понял и грустно улыбнулся.
- Их свергли наши - романтики, идеалисты. Ваши только помогли, не удержали
от дури, сказалась отрыжка теории перманентной революции товарища Троцкого. ...
Дело давнее, забудем.
- Пролетали дни, я ходил по Кабулу, все яснее понимая, что остался один.
Совсем один. Вопросы роились в моей голове, вытесняя поэзию Вознесенского,
Окуджавы, Высоцкого, Евтушенко читанных во время занудных лекций и семинаров по
философии, истории КПСС и другой мути, факультативной к счастью для иностранных
студентов. И не было у меня ответов на эти вопросы.
- Приехав учиться по заданию партии на авиаинжинера я уже знал ваш язык.
Ему меня обучили родители, сами ранее учившиеся в СССР, благовевшие перед
страной социализма. Перед ее великой культурой. Знавшие и любившие русских
писателей, цитировавшие не только Ленина, но и Пушкина, Толстого, Ахматову. Им
удалось передать свою любовь и мне. На подготовительных курсах, когда другие с
трудом осваивали азы чужого языка, я упивался чтением всего, что подворачивалось
под руку классического и современного. Вступал в разговоры на улицах, скверах,
площадях, оттачивал произношение, совершенствовал разговорную речь. Научился
даже мыслить по русски, забывая пуштунский.
- Теперь в сутолоке Кабульских улиц, заполненных невыносимым гамом плебса,
ХАДовскими и советскими военными патрулями, мои мозги стремительно освобождались
от всего лишнего, за вылетевшими из головы поэтами пришла очередь сопромата,
теормеха и основ самолетостроения. Мысли крутились в одном направлении, как
убраться отсюда подальше. В Союз меня больше не тянуло. Практический афганский
марксизм оказался кровавым бредом, всместо райского сада. Местный сброд стал
невыносим. Я решил пробираться в сторону Хоста а затем перейти границу и через
Пакистан выбраться на Запад. - Мой визави замолчал, отпил мелким, неспешным
глотком кофе.
В то время, когда Ахмед резал своего врага и уходил за кордон, резкий
поворот судьбы забросил меня в Афганистан, хотя совсем туда не рвался. Разница
состояла в том, что Ахмет пробирался в Хост, а меня несло в Джелалобад.

Глава 18. Афганская прилюдия.


Проскочила под крылом расчерченая голубыми шнурами арыков и оросительных
каналов, многоцветная словно узбекский ковер, земля. Прощай Союз. Блестнула
полоска пограничной реки и потянулась серая, одноцветная, редко подкрашенная