"Анри Левенбрюк. Синдром Коперника" - читать интересную книгу автора

был я. Мое имя звучало нередко. Через несколько минут отец повышал голос,
затем все стихало. Словно приводил какой-то решающий довод, который каждый
раз прекращал спор. И мать сдавалась. Часто после таких ссор мы с ней
сталкивались в гостиной. Почти смущенные, обменивались ничего не значащими
словами. Она выглядела огорченной, но я не испытывал жалости. Вежливо
улыбнувшись, я уходил к себе в комнату и запирался там до утра. Я читал
книги, целые горы книг, и делал заметки - целые кипы заметок, а потом
засыпал, стараясь ни о чем не думать. Такая изоляция лучше всего помогала
забыть о голосах. В этом было что-то жутковатое, и я это понимал, но, по
крайней мере, меня это не так угнетало. И хотя внутри меня обитал кто-то,
мечтавший о другом, об иной жизни, я в конце концов привык к тому, что имел.
Научился довольствоваться хрупким покоем. В любом случае, побочные действия
нейролептиков не давали мне возможности попытаться что-либо изменить. Да и
родители к этому не стремились.
Временами мне казалось, что они пребывают в той же прострации, что и я.
Они напоминали карикатурных пенсионеров, которых показывают в рекламе
страхования жизни. Не хватало только фальшивой улыбки.
Им было уже далеко за шестьдесят, и оба они всю жизнь проработали в
каком-то министерстве - хотя бы это я знал. Но в каком именно, понятия не
имел. Они всегда говорили просто "министерство". К тому же мои воспоминания
не простираются так далеко. Сколько я себя помню, они всегда были на пенсии.
В каком-то смысле все это меня устраивало. Нередко я спрашивал себя,
что бы я стал делать, будь у меня более заботливые и любящие родители.
Может, они бы меня доставали? Может, мне стало бы только хуже?
Но, несмотря ни на что, я решил, что их нужно предупредить. Сообщить,
что я жив. По крайней мере, это я обязан сделать.
Я схватил трубку и набрал номер их дома на Юге. Никто не ответил. Я
подождал подольше, на тот случай, если они далеко от аппарата... Но нет.
Ничего. Должно быть, куда-то ушли. Со вздохом я положил трубку.
На мгновение я задумался, насколько правильно я воспринимаю реальность.
Медленно провел рукой по щеке. Ощутил жесткие волоски отросшей щетины. Моя
ли это щека? Погладил себя по заметному из-за нейролептиков животу. Мой ли
он на самом деле? Я ли этот черноволосый верзила, полноватый, с широкими
плечами, неловкими движениями? Действительно ли я нахожусь здесь, в квартире
на улице Миромениль? А мои родители отдыхают на Лазурном Берегу? Правда ли
сейчас август? И был ли в реальности теракт? Я действительно спасся? И если
да, то благодаря голосам в голове?
Эти голоса в голове. Голове, голове, голове.
И тогда снова вставал единственно важный вопрос. Бесконечный.
Навязчивый. Безжалостный. Утомительный.
Я шизофреник? Да или нет, черт возьми?
Я тихонько заплакал. Как напуганный потерявшийся ребенок. Я уже утратил
свои точки опоры, засомневался в связях с реальностью. Не важно, какой
реальностью. И это печалило меня, лишало ориентиров. Мне хотелось укрыться
внутри самого себя, за пеленой слез, но я даже не был убежден, что там я
буду один и в безопасности. Все равно оставались голоса, в любой миг
способные ворваться, чтобы терзать меня. Слова доктора Гийома без конца
крутились в голове, как заезженная пластинка. "У вас одновременно
расстройство мышления и восприятия, Виго. Но смотрите, не замыкайтесь в
себе. Это слишком часто случается с людьми, страдающими отклонениями вроде