"Синклер Льюис. Мотыльки в свете уличных фонарей (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

геральдические щиты, а на деле больше всего напоминают гигантские тазики для
бритья. Он создал здание чистое, прямое и честное, как клинок шпаги. Глядя
на этот дом, Бейтс радовался, что он деловой человек.
Здание почти сплошь состояло из стекла, и конторы были так же доступны
обозрению, как клетки на выставке собак. Бейтс знал по виду всех мужчин и
женщин в двадцати комнатах. Сидя за своим столом, он, правда, ничего не
видел, но отдыхать он любил, стоя у окна. Он наблюдал, как в половине
девятого или в девять в конторы приходят служащие, как они курят и болтают,
прежде чем приняться за работу, как усаживаются за столы, как в час
обеденного перерыва встают с мест, разминая затекшие ноги, а вечером,
обалдевшие и молчаливые, выключают свет, прежде чем уйти домой. Когда Бейтс
поздно засиживался в конторе, ему не бывало тоскливо, потому что он знал: у
настольных ламп в конторах напротив непременно сидят два-три человека.
Он сочувствовал мальчишке-рассыльному, на которого постоянно кричал
рыжеусый хозяин конторы на одиннадцатом этаже, и возмущался мальчишкой с
тринадцатого этажа, который воровал марки. Он потешался, глядя, как некий
клерк на одиннадцатом этаже ровно в шесть часов вечера облачается в парадный
костюм, прыгая на одной ноге, чтобы не волочить по полу брюки, а после этого
торжественно достает из верхнего ящика письменного стола крахмальный
воротничок и галстук. И он был искренне опечален, когда на его "деревенской
улице" случилось большое несчастье: бойкая, хорошенькая секретарша
управляющего из конторы на двенадцатом этаже, как раз напротив его окон,
несколько дней не приходила на работу, а потом на ее столе появился траурный
венок.
Новая секретарша, сменившая умершую, по всей вероятности, появилась
сразу же, но Бейтс заметил ее только через неделю. Это была одна из тех
недель, когда он разрывался между неотложным делом А и неотложным делом Б,
кидался от дела Б к делу В, когда не успевал он подумать, что наступила
минутная передышка, как уже раздавался телефонный звонок или приносили
телеграмму, когда каждый вечер он переписывал перечень дел, которые должен
был выполнить еще позавчера, и рай представлялся ему в виде стального склепа
без единого телефона. Но вот буря кончилась, и единственным его занятием
стало бродить по конторе и, пытаясь сохранить назидательно-деловой вид,
наблюдать, как трудятся стенографистки и бездельничают мальчишки-рассыльные.
Строгий и подтянутый, он праздно сидел в кресле у окна, курил сигару и,
сам того не замечая, разглядывал здание на противоположной стороне улицы. Он
видел и не видел, как управляющий в конторе напротив диктует новой
секретарше, тоненькой девушке в платье из синей тафты с накрахмаленным белым
воротником и манжетами. Она не распластывалась над настольным блокнотом, но
и не сидела с неумолимо-мрачным лицом, как пожилая машинистка этажом выше.
На расстоянии она казалась на редкость деловитой. В этом улье, доступном
обозрению Бейтса, она выделялась прелестными прямыми плечами и решительной
походкой, которую Бейтс имел возможность наблюдать, когда она, встав из-за
стола управляющего, направилась за перегородку - нелепо тонкое, на взгляд
Бейтса, сооружение из дуба и стекла - и там, не теряя ни минуты, села за
машинку и принялась печатать.
Бейтс забыл о ней, но, когда наступили сумерки, весенние сумерки, и он,
задержавшись без особой нужды в конторе, стоял у окна и слегка грустил,
потому что не было такого места, куда ему хотелось бы пойти в этот вечер, он
вновь ее заметил. Ее шеф и она тоже засиделись в конторе. Бейтс видел, как